Unknown - 750c76f11b82488fab6d954fe331a3ae

Тот обожает пострадать издалека. Егор считает:

Костю вынудили уехать. Я не могу их понять. Меня ставит в тупик выражение “вынужденная эмиграция”.

Если угрожает смерть, а ты еще не все сказал, тогда осваивай страну. А если так любишь свою дражайшую отчизну, то возвращайся и жертвуй собой. Но Костя не знал угрозы большей, чем fuck пьяного гопника. Он с отличием окончил университет, ему прочили блистательную ученую карьеру, но с началом перестройки что-то сдвинулось в его мозгах и теперь он живет в Лос-Анджелесе, торгуя старыми авто.

Уже пять лет Костя безудержно шлет письма, заканчивая каждое твердым намерением вернуться на фатерлянд. Его любимое выражение - “Пошли они все nacht, job их

matter”, свидетельствует о том, что его советский интернационализм обрел американскую политкорректность. Этот случай не единичен. Взять, к примеру, моего приятеля Эдика. Он долго жил в

Марселе. Окно его гостиничного номера выходило на глухую стену, что несколько огорчало его натуру

2D-художника, “особенно зимой”, подчеркнул он. Тоска его заела, и решил он расписать стену - благо, опыт имелся. Несмотря на свои уверения в том, что высший пилотаж в искусстве граффити - портретный рисунок сигаретным пеплом, он купил несколько баллонов с краской и, став перед стеной, погрузился в глубокое размышление. Он думал очень долго, выбирая самый архетипический, самый потаенный сюжет своего сознания, пока его рука автоматически не вывела на стене: ХУЙ. На той кирпичной кладке он оставил последний автограф России, ее водяной знак, ее внутренний паспорт. В него хлынула Франция. В тот же день он собрал вещи и уехал a Paris. Что за жизнь: с криком и поножовщиной перебегать из одного барака в другой. Русский мат сжигает его уши, но в письмах что ни слово, то мат.

8.

Между тем вращение природы продолжается. Окна вдавливаются в комнату. День чреват закатом.

Welcome! welcome! К нам приехал Армагеддон дорогой.

Тени сгущаются, выползают на поверхность. Пасу свою тень с балкона, точно Муссолини. Пробиваю дорогу теменем, сквозь закутскую темень. И где ты спишь,

Отец мой? Дай меч, Отец. Дай меч, ибо я становлюсь как эти тени. “Проживи этот день без печали, - твердит Отец. - Пролети словно пуля, выстрели в небо не целясь - все равно попадешь в свой висок.” Он шепчет точно лама на ухо ускользающему в нижний мир, и тем не менее, я все еще жив; повторим еще раз, и еще, многократно. Через час приземлится самолет из

Новосиба. Егор позвонил вчера в редакцию, просил остановиться. Экономит на гостинице. Через три часа он отгрузит вагон с памперсами и будет здесь. У него дела в Закутске и письмо для меня.

Иногда меня удивляет тот факт, что люди обращают на меня внимание. Проявляют заботу - о себе, обо мне.

Казалось бы, я все сделал, чтобы оставаться незаметным. Ан нет. Фальшивое сострадание становится навязчивым.

9.

Это выглядит несколько истерично, но видит Тор, я прав. Общение превратилось в фарс. Года два назад я впервые заметил, что мне не о чем разговаривать с друзьями. В курилках на работе становилось тошно от одного вопроса: что связывает этих людей, кроме инерции, тяжелой как болезнь, и еще иллюзий, тягостных по своим последствиям, или уже настигших этих людей? Ничто не отражается во мне, и хоть чужие мысли, чужие дела не кажутся абсурдом, но лучше бы казались. Это не пустота, не ее чистое сияние - это разреженность. Иногда бывает ощущение, что я вижу все насквозь и все сразу. Из меня хлещет адреналин, я играю, но для других это не игра, а то навязчивое состояние, которое в кругах, близких к сутенерским, принято именовать реальностью. Предстоит жить в этой камере, где жилищная проблема решается прекращением индивидуального роста. Отныне - лишь

Китай с портретом величайшего даоса современности

Л.И.Брежнева и труды по дальнейшему углублению роста нормы.

Итак, продолжается день в предчувствии Егора, влетающего в дом на четверке кентавров. Добытчик.

Завоеватель. Сколько помню его, мечтает свалить в

Европу. Закутск он ненавидит искренне и страстно, не без оснований видя в нем символ всея Руси. Покинуть отчизну ему мешает отсутствие денег - так он утверждает. Но у меня отроду не бывало таких сумм, что время от времени отягощают карманы Егора.

Получив тугую пачку гринья, он впадает в меланхолию, тоску по Родине и все просаживает в ресторанах, ведя себя словно шейх. Когда в Закутске открылось казино,

Егор начал просаживать деньги за рулеткой. Однажды он увидел, как вдребезги пьяный чиста-пацан высморкался в штору, и обслуга казино никак не отреагировала. На следующий день Егор тоже напился и снял штаны посреди зала, обнажив цветастые семейники.