Unknown - 750c76f11b82488fab6d954fe331a3ae

Следует заметить, что в ладонинской жизни царил полный абзац. Предыдущий абзац, связанный с его женитьбой, развивался с мягкой наклонностью кошмара, и Ладонин вознес хвалу звездам, поставив в нем точку.

Теперь у него была работа - не слишком высокооплачиваемая и, в сущности, заключающаяся в бросании камней в болото, пожиравшем все время и силы. Выхода из финансового тупика не предвиделось, поскольку время было потеряно, безумные творческие проекты уже лет восемь как утратили возможность кредитования, и приятели его, срубив бабки в тумане перестроечных времен, остались гнить заживо, отгородив себя стеной благополучия.

Три дня назад ему предложили опубликоваться в братской могиле под названием “Творчество молодых”.

Ладонин не был молодым. Он был многократно битым сорокалетним мужиком, не избежавшим ни одной из ловушек расейского бытия. Гонорар за публикацию не предвиделся, потому Ладонин отказался сразу, и стало ему необычайно отчаянно. Безнадега придала ему ясности; в этот час, ощущая особенную тяжесть в нездоровом сердце, Ладонин вдруг подумал о всех женщинах, посещавших его жизнь, и ему стало грустно.

Взгляд его упал на высокую брюнетку в головокружительном белом топике, явно домашнюю животинку, вертевшую попкой справа от него. Блондинок он не любил принципиально. Блондинок любят все.

Ладонин присел на корточки и, заглянув в ее безумно синие глаза, льстиво произнес:

- Девушка, а не вы ли не позвонили мне на прошлой неделе, когда я вас не ждал?

Энэлповский эффект, надо заметить, возымел свое действие, несмотря на исключительную глупость ситуации. Брюнетка повернулась и с козьей улыбкой пропела:

- Извините, меня подруга ждет…

- К черту подругу, - так же мягко произнес

Ладонин и коснулся ее руки. - Поедемте ко мне.

Девушка вздрогнула и, вероятно, вспомнила о рыцаре в белом Мерседесе, который должен был когда-нибудь к ней явиться. Ладонин не походил на белого рыцаря. Он походил на пропыленного ландскнехта, возвращающегося из провального похода. 18-летнее дитя дернулось с неподражаемой нервозностью горожанки. Ладонин замер: ему хотелось сказать ей несколько неприятных слов, но так как последнее не входило в его привычку, он лишь сжал губы и устало улыбнулся.

Мимо следовали уголовные рыла местного мужского населения. Тошнотворно вонял дым из мини-шашлычной.

Народ, прибывший с дачных плантаций, томился на остановке. Народ с красными пятнами на лице, народ, не переносящий жару и холод, но переносящий специфический запах страны.

- И это - воля, - пробормотал Ладонин, поднимаясь на ноги. - И это лучше, чем тюрьма.

Внезапно он почувствовал, как его сердце провалилось в бездну. Последовал медленный и страшный удар крови. На самом подъеме сердце замерло, сжалось и словно выстрелило в мозг. Перед глазами поплыл красный туман. Ладонин почувствовал, что падает. Но земля была мягкой словно пух; в минуту воздушного скольжения он успел заметить время на вокзальном табло: 16.25.

…Он обрел равновесие столь же внезапно, как утратил его. Вокруг все было прежним; ум приобрел потрясающую ясность. “Это озарение”, - усмехнулся он и почему-то оглянулся через левое плечо. В тот же миг он замер. Слева от него стояла женщина необыкновенной красоты. На гордой высокой шее поднималась, будто на мраморной колонне, лицо богини. Золотые волосы отливали солнцем; в черных глазах он уловил надвигающуюся ночь. Пурпурного цвета платье, доходившее почти до пят, не скрывало, а лишь подчеркивало ее совершенное тело. На миг Ладонин удивился тому, что эта дама стоит здесь, на обыкновенной заплеванной остановке среди торгашей, бичей и дачников, замордованных жарой. Она могла сойти с тонущего “Титаника”, только что дотанцевав вальс с молодым гвардейским офицером или аристократом, транжирящим последний миллион. Но в

Закутске нет моря, и “Титаник” тут же отчалил от воспаленного воображения Ладонина.

Окружающие - люди, здания, деревья - мгновенно поблекли, став серыми, все - одного цвета, будто город заполонила армия или толпы амнистированных зэков, с которых забыли снять робы. Женщина неспеша повернула голову к Ладонину. Ему захотелось упасть на колени и целовать кончики ее алых ногтей; нестерпимо жаркая волна, исходившая от ее фигуры, душила его, ввергала в экстаз и анабиоз одновременно; в этом величии не было ничего человеческого и вместе с тем в ней было все, что он так давно искал в женщине. Она улыбнулась скромно и будто бы мельком. Ладонин отвернулся, но не смог выдержать пытку. На ватных ногах он приблизился к даме и что-то сказал; что именно, он сам не разобрал, но это было не важно и, судя по благожелательной улыбке привокзальной мадонны, он произнес то, что нужно, а ведь ему всегда так трудно давалось первое знакомство.