Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

ются потеряться… И я перетекаю, сжав кулаки; движемся,

словно в танце, описывая полукруг.

Я не видел таких тварей в своих снах.

Откуда здесь? Или тьма отцовской утробы таит боль-

ше секретов, чем кажется?

– Узнаешь… последыш…

К выпаду я был готов.

Ушел влево, пяткой проскользив по знакомой залы-

сине, нырнул в тьму – родную колыбель, в крови вскипел

азарт игры: ну, что ж ты, тварь? Поиграем?

Ага, поиграем, отозвался удар сзади и слева. В дого-

нялки-разрывалки – валяй?

Двое.

От когтистой лапы над лицом увернулся, продлив

падение; свистнул где-то в темноте хвост – по щеке потекло

теплое. Рыкнуло у левого плеча: соткалась из серо-алых то-

чек вторая тварь… или первая?

Уйти… уползти… отсидеться. Зарыться в ворох полу-

истлевших вонючих шкур, чтобы не учуяли. Забиться между

валунов, в пыль, закопаться в кости и одеревеневшие ветки…

Давай, согласился третий вихрь, загораживая дорогу.

Прячься, а мы поиграем.

В находилки-кусалки.

Или в травилки-удушилки.

Третья тварь была крупнее первых двух – голова

выше моей. Вожак, – вспомнилось или придумалось слово.

– Боишшшшься?!

Шипение обдало лицо ветерком.

Я помню ветер. Он обдувал лицо, когда мать несла

меня, едва родившегося…

Бледного золота из глаз на морде вожака стало боль-

ше, когда мои губы поползли в ответный оскал.

19

Куда более кровожадный.

– С чего б ?

Тьма налилась новыми оттенками, резче обозначила кра-

ски и предметы. Я не отводил взгляда от двух лун в глазах у твари

передо мной, а четыре другие луны обступали с боков – плыли, крались, стелились. Подбирались на расстояние прыжка.

Прыжок – а потом игра: кому первому достанется

добыча. Беззащитная добыча, которая побеспокоила Крона.

Добыча, которую Крон приказал усмирить. Ничего, что бес-

смертен – не очень-то побуянишь, когда твое тело втроем

рвут клыками.

Он замешкался, прежде чем броситься, – или я ока-

зался настолько быстрее?

Тьма обняла, закружила, услужливо толкнула в руку

что-то острое, источенное соками времени.

Мрак поддержал неокрепшую детскую руку, вцепив-

шуюся в горло первой твари. Смешок Ананки сверкнул

– направил лезвие в ладони. Брызнуло – горьким, едким,

багрянец с жилками прочерни…

Мрак в глазах. Мрак – глаза.

Мрак – все и во всем, захочу – и стану новым его от-

тенком…

Это он – не я. Это он – и я…

Потом содрогнулась твердь под ногами, и закричал отец.

Смешно, он орал вовне так, будто рожать собрался,

или словно в стену его утробы ударило что-то покрупнее

меня, или будто кровь, толчками вытекающая из разодран-

ного горла чудовища, пропекала ему желудок.

Второй гад был глуп: он решил кинуться на меня

сверху, не понимая, что и там – тьма, что она окружает его, а значит – его окружаю я.

Хрустнула и прорвалась под пальцами перепонка.

Лезвие, подвернувшееся под руку, потерялось, ничего,

можно просто придавить коленом к скользкой, мягкой

20

поверхности под ногами, стиснуть шею… не пальцами, нет.

Обволакивать – со всех сторон. Проникать внутрь – с ка-

ждой попыткой сделать вздох. Убивать волей…

Когти бьющейся в агонии мерзости разодрали ногу

от колена до ступни, ничего, здесь безвременье: рано или

поздно, а прекратит трепыхаться… все, прекратила. Вожака

почему-то не было: точно, я прикончил тех, что поменьше.

Мрак вокруг ликовал, упоенный, не хотел отпускать – к

чему, если вместе нам хорошо?

Уходило ощущение струящейся сквозь вены мощи,

смолк крик отца, в висках отдался то ли звон, то ли шелест, и повеяло холодком…

Холод был не воображаемый.

– Бездарно дерешься.

Тьма не сгущалась, оставалась многоцветной и яр-

кой, и я отчетливо видел его: он присел на один из валунов.

Юноша – нет, еще мальчик с пронзительным, морозящим

взглядом, перед которым отступила темнота.

Незыблемее скалы, на которой сидит.

– Чего?

– Ты бездарно дерешься.

Голос… свист клинка. Паузы между словами – зама-

хи и выпады.

Мелькнул хвост третьей твари: вожак мчался куда

подальше без оглядки, испуганно подвывая.

Хорошенькое дело. Мало этих зубастых, так тут еще

какой-то приперся. Обзывается.

Упер руки в бока, подошел поближе, рассматривая

живую статую на валуне. Это хорошо, что он сидит: у нас

головы как раз на одном уровне…

– Я, значит, бездарно дерусь?

– Угу.