Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

меж взглядами.

«Тебе нравится, милый? Нравится наше море? Здесь

песок, волны – и скалы, и песчаные откосы, и рощи непо-

далеку, здесь смешалась вся красота, какую только можно

отыскать в мире. Взгляни: вон там небо смыкается с водой, и кажется, что они обнимают друг друга. Скоро появятся

звезды, и волны начнут жадно ловить свет Селены-луны:

она награждает их по ночам своим сиянием. Ночами мы

поем, качаясь на высоких волнах. Ты придешь послушать?

Ты придешь… придешь сюда еще?»

«Да. Я приду».

«Это хорошо. Я видела, как сестры смотрели на тебя:

они с радостью одарят тебя своими поцелуями, ласками…

Приходи к ним, они ведь так прекрасны. Приходи просто

так, повидать море, – а я буду ждать, чтобы хотя бы увидеть

твои следы на песке».

«Я приду. К тебе, если захочешь».

«Я буду ждать одного тебя, если даже ты не попро-

сишь об этом…»

Волны ударяли в берег все тяжелее, бросались на него

с размаху, будто ревновали к буйному веселью Посейдона и

нереид. Я приподнялся и сел, глядя в небо: там густели, за-

крывая колесницу Гелиоса, черные тучи, пухли, насыщаясь

густой небесной синевой, желая проглотить все вокруг…

«Ты уходишь, милый?»

Она не боялась бури, и глаза ее оставались лагуной,

наполненной бирюзовой водой: в них не отражалось хму-

рое небо, только легкая обида и окончание вопроса.

«…как, уже?»

«Ухожу, но еще не сейчас», – море кидается на скалы

все неистовее, и у нас достаточно времени, чтобы приспосо-

биться к этому ритму.

72

– Я – море, ты – скалы… не останавливайся, только не

останавливайся…

Все же пришлось уйти – когда буря разыгралась

не на шутку и остальные нереиды поспешили скрыться в

морских глубинах. Левка поспешила к сестрам, а я побрел к

братьям, с непривычки увязая в песке, выпутывая из волос

белые цветы со сладким запахом – остатки ее венка…

Посейдон отыскался первым: в ожерелье из цветов и

морских водорослей и разочарованный донельзя.

– Что ты сделаешь с этими бурями, – проворчал.

– Могли б всю ночь тут пробыть, а теперь они раньше

полуночи не вернутся – это если утихнет. Пошли млад-

шего поищем? Нимфы, небось, тоже подались в свою

рощу…

Ветер, холодный, колючий, хлестнул по обнаженным

плечам, удивился: «Не больно?» – и разошелся вовсю, взды-

бливая громады волн, швыряя их в небо. Соленые брызги

летели отовсюду: объятия моря и неба переплавились в

борцовскую схватку. Потемнело так, будто Нюкта-ночь уже

набросила на небо покрывало, на самом деле она его толь-

ко встряхивала, ожидая восхода Селены-луны. Но и та не

спешила сменять Гелиоса, понимая, что все равно никто не

увидит ее из-за черных туч.

Зевс нашелся сам.

Я опасался, что он начнет приставать с вопросами,

вроде: «Ну, ты своего-то не упустил с той нереидой? И как

оно?» – Посейдон меня уже успел измучить. Но младший

замахал руками и выкрикнул звонко:

– Идемте смотреть бурю!

Обрыв был в двух сотнях шагов, подняться легче лег-

кого, а глянешь вниз – как в кипящий котел заглядываешь.

Все как на ладони: беснующееся море, жалящее молниями

небо, пена безумия волн, взлетающие на них нереиды – са-

мые смелые… ветер – прямо в лицо, рвет волосы…

73

Младший подставил буре щеки с довольной улыб-

кой, будто под поцелуи красавицы-нимфы. Он наслаждался

штормом, тот был созвучен беспокойству, которое постоян-

но жило в самом Зевсе; он находил в реве волн – песню, в

бесчинстве моря и неба – красоту, в отблеске зарниц – осо-

бую прелесть.

Посейдон же сливался с бурей и ее страстями: слиш-

ком яркий, чтобы просто наблюдать со стороны и молча.

«Давай! – вскрикивал он. – Смотри, какой вал! Охо-хо, вот

разошлись-то, шалуны!»

Я встречал налетевшую непогоду, как умел: с закры-

тым ртом и чуть наклоненной головой, я не желал любо-

ваться ураганом или сливаться с ним; я желал только – быть

сам по себе, и чтобы он был сам по себе.

Я не бросал вызова – и не собирался отступать, про-

сто стоял, считая тугие удары ветра, которые вдруг начали

напоминать удары собственного сердца.

Будет, будет, будет…

– Смотрите! – вскрикнул Зевс, поднимая руку и пока-

зывая на белую птицу, волей ее птичьей судьбы попавшую

между гневным морем и яростным небом, взмахивающую

крыльями на тонкой грани двух стихий, которые одинаково

хотели ее поглотить, не деля добычу.