– Я ставлю на небо, – прошептал младший, и зарница
осветила его улыбающееся лицо. – Оно поглотит ее первым,
увлечет в вихрь и закружит в нем.
– Я ставлю на море, – волосы Посейдона взвивались
в таком же сумасшествии, как и волны, а страсть азарта
осветила лицо лучше зарницы. – Гляньте, как оно хлещет –
наотмашь. Оно возьмет добычу первой.
Выбившаяся из сил птица забирала то вверх, то вниз,
белые перья летели по воздуху, тонули в море, терялись в
тучах…
– Я…
74
Налетел ветер, хлестнул в лицо, пожирая готовые
вырваться слова. Сорвал их с губ, взметнул в небо, донес
неверными отзвуками бури:
– …ставлю на смерть. Она возьмет свое, через небо ли,
через море – неважно.
Можете поверить: я знаком со смертью лично.
Вдруг пришло в голову: почему никто из нас не поста-
вил на птицу, которая так отважно бросилась против двух
стихий, не уступая ни одной из них? Сейчас, по прошествии
многих веков, я помню отчетливо: мелькнула такая мысль.
Но боги предпочитают выигрывать, а не надеяться, а
здесь конец был слишком предсказуемым.
Мы не успели увидеть, которая из двух стихий: под-
вели даже зоркие глаза Зевса. Просто птица словно спот-
кнулась в воздухе, подломились измученные крылья – и
мелькнула за пернатой спиной едва приметная тень како-
го-то птичьего Таната – а потом море и небо сомкнулись, и
не понять было, кому достался заветный трофей.
Мы все втроем знали – кому.
И все втроем ничего не хотели говорить по этому
поводу. У нас, у всех троих, была другая тема – более важная.
– Войне быть! – твердо сказал Зевс, и сердце угодливо
поддакнуло: «Будет. Будет». Кроноборец понизил голос и
договорил: – Но я пойду на нее лишь на одном условии: если
и мои братья тоже вступят в войну. Готовы ли вы выступить
против отца вместе со мной?
– И он еще спрашивает! – хохот Посейдона смешался
с хохотом бури, но Зевс смотрел на меня – впиваясь в душу
взглядом, и взгляд был похож на материнский. «Ты так по-
хож на него… – говорил взгляд. – Так готов ли ты – старший, первенец, наследник… готов ли ты?»
– Да, – сказал я.
75
Сегодня там, на берегу, я был скалой в объятиях у
моря. Сегодня, говоря это «да», – я опять скала, каждый
звук которой – твердыня…
Да, Крон никого не поглотит больше. Да, он больше
не будет безумствовать, истребляя целые народы. Да, я от-
верг нашу мать, но это ничего не значит: сироты тоже могут
сражаться до конца, мне будет только легче… Да, младший.
Да. Я готов драться под твоим руководством и не посягну
на него, если ты об этом хотел спросить. Я воин – не пол-
ководец. Руководить нами должен тот, на кого уже указал
перст Ананки – оживший смысл, предназначение и пред-
сказание… Да.
Три юных бога стоят над бурей, на обрыве между
небом и морем, и грядущая война властно выстукивает
свой клич по скалам: «Будет. Будет. Будет». Три юных бога
согласно кивают этому стуку и произносят только одно сло-
во – один за другим.
Младший – светятся волосы зарницами, пойман-
ными в черные кольца кудрей, лицо тоже светится, готов
лететь в битву:
– Клятва!
Средний – ожерелье из водорослей и цветов на шее,
вскидывает руки, весь томясь от необузданной мощи:
– Клятва!!!
Старший – мрак волос не отсвечивает зарницами, а
кипит вокруг потемневшего лица, холодный изгиб почти
отсутствующих губ не желает размыкаться, потом, очень
медленно, губы образуют узкую щель…
– Клятва.
76
Сказание 3.
О первой попытке
Люблю я красоту нежданных поражений,
Свое падение я славлю и пою… В. Брюсов
Не терплю сказаний. Они отдают на языке старьем.
Пылью.
Отцовской темницей – лабиринтами времени.
Истерзанные, изуродованные выплодки Мнемозины-
памяти, наполненные тем, что люди принимают за боже-
ственное величие. Ковырни такую песнь – ну, хоть о том, как родилась из головы Зевса его мудрая дочь Афина – и от-
куда что возьмется:
– Слушай, Аид… давай всем скажем, что это ты? Ну,
по голове ему…
– Отстань.
– Да ведь получится – заглядение: придумаем, что Зевс
тебя разозлил, а ты хватанул секиру, да и…
– Отстань.
– Брат, вот… а если сказать, что это – сын?
– Что – сын?!
– Сын по голове его лабриссой?
– Сбрось ты этого аэда с Олимпа, и дело с концом!
Читать дальше