Елена Кисель - Аид. Любимец судьбы

Посейдона.

Меч у меня в руках не замолкает, изо всех сил подпе-

вая брату – то ли рогом решил заделаться, то ли тоже под

тимпан. Крики противника, тяжкий рокот из недр, сотря-

сающий все живое, стоны земли, не могущей выдержать

ярость Перворожденных – все сливается в единую песнь, и

я невольно спрашиваю себя: неужели это – песнь победы?

Или – Песнь Небытия?

И голос за моими плечами оживает и отвечает едва

различимым шепотом (который тоже вплетается в музыку

хаоса над боем):

– Это – песнь края…

Край… край! Сила – на силу.

Молнии – упрямо ссутуленные плечи кроновой гвар-

дии. Неистовство Сторуких – голод демонов. Скалы – щиты

и копья. Боги – титаны…

Словно натянутый канат, слишком туго сплетенная

мойрами нить: упадет маленький камушек – порвется рав-

новесие в клочья…

Не камушек – стрела. Откуда уж взялась – непонят-

но, говорили потом: титан какой-то послал… А может,

Аполлон. Кто там в неразберихе боя разберет.

Появилась стрела. Свистнула в воздухе воплощенной

Ананкой. Воздух прочертила лениво, словно выбирая: кого

бы мне вот сейчас, чтобы уж – надежно? Афину, может?

Гермеса? Аида?

Помедлила и воткнулась Пану в волосатую ягодицу.

Такого звука Уран не слышал со дня своего рождения.

Гекатонхейры – и те вздрогнули и начали горы себе

под ноги ронять.

Титаны и боги оружие побросали.

Кто был смертный – вообще попадали и головы по-

закрывали.

412

А Пан все вопил.

Визгливо, яростно, на одной ноте, леденя сердца чу-

довищ. Может быть, конечно, и соратников.

Дрогнуло небо от крика – опять. Содрогнулось вой-

ско титанов от ужасающего звука. Попятилось. Обратилось

в бегство, не слушая призывов вождей. Понеслось без

оглядки, топча и сминая своих же…

Паника как она есть, словом.

– За ними! – грохнуло по рядам радостно, на секунду

заглушив вопль Пана.

И – по рядам, от края до края, явившейся истиной:

«Это конец! Конец!»

Это для них – конец.

Для нас – начало.

– Рассеивать и добивать! – приказ от Прометея, со-

всем не нужный в этой битвенной мешанине, каждый и так

знал, что делать… рассеивать и добивать.

И смотреть, чтобы тебя случайно не добили – в по-

следние часы боя.

Потому что земля так и грохочет под поступью

Гекантохейров, а воздух все еще наполнен огнем и грохо-

том, и только белые крылья в этом воздухе виднеются ясно

– крепкие, крепче самого небесного свода.

Малютка-Ника – нынче не дитя, а богиня. Великая

богиня. Великая победа.

– Рассеивать! Добивать!

Голос Гермеса дунул в ухо: «Пора!» (голос Ананки

повторил то же самое) – и дрогнувшие от нетерпения руки

приняли родной, нагретый металл шлема.

Горячие нащечники скользнули по потным щекам,

сузился мир до двух прорезей – и меня вычеркнули из битвы.

Я – Аид-невидимка. Хватит воевать.

Давайте побеждать как боги.

413

* * *

Под ногами выгибались в агонии тысячелетние кам-

ни. Плавилось небо от ярости Гекатонхейров. В воздух

летели глыбы, и дышать в этой каше огня и осколков было

трудно даже Гефесту, привыкшему к своей кузнице.

В ушах стучали молоты Циклопов, когда я подходил к

шатру отца по содрогающейся, искалеченной земле – Гея, не

пошлешь ли ты нам свое проклятие после этого боя?

Войско демонов и чудовищ рассеивалось, большая

часть его сейчас жалась к подножию Офриса, где дрались

остальные… он же – смотрел с высоты.

На войско. На летящие в небо горы. Он стоял непода-

леку от пропасти, на широкой ладони Офриса, где был рас-

положен его последний оплот, – и смотрел на то, что кипело

внизу, сверху.

И улыбался.

Я видел его только со спины, потому что это была

моя часть: не отвлекать, не бить – обезоруживать. Я не

крался, я шел мимо него, как тот, которому просто нужно

сделать дело, но я чувствовал эту улыбку раскаленной от

пламени боя кожей. Эта старая скотина улыбалась, глядя

на Гекатонхейров, улыбалась улыбкой мудреца, и отдались

внутри слова, которые он произнес за секунду до того, как я

нырнул в шатер.

– Рано или поздно…

Рано или поздно, отец, пора уступать дорогу моло-

дым. Голос Посейдона внизу проревел точно эту же фразу.

Средний старался вовсю, распекая папу такими словами,

какие я слышал разве что от Циклопов. Почему-то предста-

вилось, как он машет своим трезубцем и орет:

– Сразись со мной! Я покажу тебе мрак Эреба!