Джон Ирвинг - Дорога тайн

– Хочешь принять со мной душ? – спросила его Дороти. – Это будет забавно. Только кошки и собаки могут видеть нас или призраки, но какая им разница? – сказала она.

– Да, это будет забавно, – ответил Хуан Диего.

Он все еще смотрел в зеркало в ванной, когда маленький геккон вылез из-за зеркала и уставился на него своими яркими немигающими глазами. Геккон, несомненно, видел его, но для верности Хуан Диего пожал плечами и покачал головой. Геккон метнулся за зеркало – чтобы спрятаться, ящерице понадобилось полсекунды.

– Я сейчас приду! – сказал он Дороти.

Идея принять душ на открытом воздухе (не говоря уже о Дороти там) выглядела весьма заманчиво. И геккон точно заметил его – Хуан Диего знал, что он все еще жив или, по крайней мере, виден. Он не был каким-то призраком – во всяком случае, пока.

– Я иду! – сказал Хуан Диего.

– Одни обещания, – отозвалась из душа Дороти.

Ей нравилось делать его член скользким от шампуня и тереться о него под водными струями. Почему у него не было таких подружек, как Дороти, спрашивал себя Хуан Диего, но даже в молодости в его речах была, видимо, какая-то книжность, кажущаяся серьезность, которая отталкивала девушек. И не потому ли в своем воображении Хуан Диего был склонен представлять такую молодую женщину, как Дороти?

– Не беспокойся о призраках, я просто подумала, что тебе стоит их увидеть, – стоя в душе, говорила ему Дороти. – Им от тебя ничего не нужно – им просто грустно, и ты ничего не можешь поделать с их грустью. Ты американец. То, через что они прошли, – это часть тебя, или ты – часть того, через что они прошли, в общем, как-то так, – все говорила Дороти.

Но какая часть их была на самом деле частью его? – размышлял Хуан Диего. Люди – даже призраки, если Дороти была кем-то вроде призрака, – всегда пытались сделать его «частью» чего-то!

Мусорщиков невозможно лишить их мусора; куда бы ни отправились los pepenadores , они везде будут чужаками. Частью чего был Хуан Диего? Какая-то вселенская отчужденность путешествовала вместе с ним – она и была в нем, не только как в писателе. Даже его фамилия была вымышленной – не Ривера, а Герреро. Адвокат из американской иммиграционной службы возразил против того, чтобы Хуан Диего носил фамилию Ривера. Мало того что Ривера «вероятно, не был» отцом Хуана Диего. Ривера был в добром здравии; нехорошо, чтобы у приемного мальчика была эта же фамилия.

Пепе пришлось объяснять эту закавыку хозяину свалки; Хуану Диего было бы трудно сказать еl jefe , что «приемному мальчику» нужна новая фамилия.

– Как насчет Герреро? – предложил Ривера, глядя только на Пепе, а не на Хуана Диего.

– Ты согласен на Герреро, jefe ? – спросил Хуан Диего хозяина свалки.

– Конечно, – ответил Ривера, только теперь позволив себе бросить взгляд на Хуана Диего. – Даже ребенок свалки должен знать, откуда он родом, – сказал el jefe .

– Я не забуду, откуда я родом, jefe , – ответил Хуан Диего, и его фамилия уже превратилась во что-то придуманное.

Девять человек видели чудо в храме, то есть в храме Общества Иисуса в Оахаке, – как из глаз статуи текли слезы. Это была именно плачущая статуя Девы Марии, но чудо так и не было зарегистрировано, и шесть из девяти свидетелей умерли. После смерти оставшихся троих – Варгаса, Алехандры и Хуана Диего – умрет и само чудо, согласны?

Если бы Лупе была жива, она бы сказала Хуану Диего, что эта плачущая статуя была не главным чудом в его жизни. «Это мы чудотворны», – говорила ему Лупе. И разве сама Лупе не была главным чудом? Что именно она знала, чем рисковала, как смогла настоять на том, чтобы его будущее стало другим! Хуан Диего был частью этих тайн. Рядом с ними бледнели все прочие его испытания.

Дороти о чем-то говорила; она все болтала и болтала.

– Насчет призраков, – с самым невинным видом перебил ее Хуан Диего. – Думаю, есть способы отличить их от других гостей.

– Это довольно просто – они исчезают, когда на них посмотришь, – сказала Дороти.

За завтраком Дороти и Хуан Диего обнаружат, что в «Эль-Эскондрихо» не так уж много народу. Те, кто приходил завтракать за столиками на открытом воздухе, не исчезали при взгляде на них, но Хуану Диего они казались пожилыми и усталыми. Он, разумеется, сегодня утром посмотрел на себя в зеркало – немного дольше, чем обычно, – и сказал бы, что сам он тоже выглядит пожилым и усталым.

После завтрака Дороти захотелось, чтобы Хуан Диего увидел маленькую церковь, а может, часовню среди комплекса старых строений; она подумала, что архитектура может напомнить Хуану Диего испанский стиль, к которому он привык в Оахаке. (О, эти испанцы – они действительно объехали весь мир! – подумал Хуан Диего.)