Джон Ирвинг - Дорога тайн

– Как там это дерьмо по-латински? – спросила Флор у сеньора Эдуардо.

– Quid pro quo , – тихо сказал айовец; он не хотел повторять это как попугай.

Теперь настала очередь брата Пепе плакать – его слезы, конечно, не были чудом, но для самого Пепе, который не мог остановиться, слезы значили немало. Они так и продолжали литься.

– Я буду скучать по тебе, мой дорогой читатель, – сказал брат Пепе Хуану Диего. – Мне кажется, я тебя уже потерял! – плакал Пепе.

Не кошки разбудили Хуана Диего – его разбудила Дороти. Сидя сверху, Дороти, как пресс, опускалась на него; ее тяжелые груди покачивались прямо над его лицом, а бедра ходили взад-вперед, и у Хуана Диего перехватывало дыхание.

– Я тоже буду по тебе скучать! – воскликнул он, когда еще спал и видел сны.

В следующее мгновение он понял, что кончает, – Хуан Диего не помнил, как она надела на него презерватив, – и Дороти тоже кончала. Un terremoto , землетрясение, подумал Хуан Диего.

Если на тростниковой крыше над душем и были кошки, то крики Дороти наверняка разогнали их. Ее крики на мгновение заглушили и кукареканье боевых петухов. Собаки, которые лаяли всю ночь, снова залаяли.

В номерах «Убежища» телефонов не было, иначе какой-нибудь говнотик из соседнего номера позвонил бы с жалобой. Что же касается призраков молодых американцев, погибших во Вьетнаме, отныне и навсегда оказавшихся на побывке-поправке в «Эль-Эскондрихо», то взрывоподобные крики Дороти, должно быть, заставляли их замершие сердца вздрагивать.

Только прихромав в ванную, Хуан Диего увидел открытый контейнер с виагрой; таблетки лежали на полке возле его заряжающегося мобильного телефона. Хуан Диего не помнил, чтобы он принимал виагру, но он, должно быть, принял целую таблетку, а не половину – принимал ли он ее сам, когда был в полусне, или Дороти дала ему дозу в сто миллиграмм, когда он крепко спал и видел во сне церемонию посыпания пеплом? (Не все ли равно, как он принял таблетку? Он явно принял ее.)

Трудно сказать, что удивило Хуана Диего больше – то ли сам призрак юноши, то ли гавайская рубашка погибшего солдата. Самым удивительным было то, как американец, ставший жертвой той далекой войны, искал себя в зеркале над раковиной в ванной; убитый вообще не отразился в зеркале. (Некоторые призраки действительно появляются в зеркалах – но не этот. Нелегко ранжировать призраки.) И вид Хуана Диего в том же зеркале над раковиной в ванной заставил призрака исчезнуть.

Призрак, не отразившийся в зеркале ванной комнаты, напомнил Хуану Диего странный сон о фотографии, сделанной молодым китайцем на станции «Коулун». Почему на ней не было Мириам и Дороти? Как Консуэло отозвалась о Мириам? «Госпожа, которая просто появляется», – разве не эти слова произнесла девочка с косичками?

Но каким образом Мириам и Дороти исчезли с фотографии? – недоумевал Хуан Диего. Или камера сотового телефона не смогла запечатлеть Мириам и Дороти?

Больше всего Хуана Диего испугала сама мысль, возникшая в связи с этим, а не призрак юноши и не его гавайская рубашка. Когда Дороти увидела, что он неподвижно стоит в ванной, уставившись в маленькое зеркало над раковиной, она подумала, что он заметил одного из призраков.

– Ты что, видел одного из них? – спросила Дороти, быстро поцеловала его сзади в шею и, голая, скользнула за его спиной к душу на открытом воздухе.

– Да… одного, – только и сказал Хуан Диего.

Он не отрывал глаз от зеркала в ванной. Он почувствовал поцелуй Дороти в шею, ее скользящее прикосновение к его спине. Но Дороти так и не появилась в зеркале, – как призрак в гавайской рубашке, она не отразилась там. Как и призрак молодого военнопленного американца, Дороти не стала смотреться в зеркало; она так незаметно прошла за спиной Хуана Диего, что, лишь увидев ее уже под душем, он отметил, что она голая.

Некоторое время он смотрел, как она моет волосы. Хуан Диего считал Дороти весьма привлекательной молодой женщиной, и если бы она была фантомом – или в некотором смысле не из этого мира, – Хуану Диего показалось бы более правдоподобным, что она захотела быть с ним, пусть даже ее пребывание с ним было нереальным и иллюзорным.

– Кто ты? – спросил Хуан Диего Дороти в Эль-Нидо, но она спала или притворялась спящей, или Хуану Диего только показалось, что он спросил ее.

Ему было легче не спрашивать больше, кто она такая. Хуан Диего испытал огромное облегчение, представив, что Дороти и Мириам могли быть фантомами. Мир, который он себе представлял, приносил ему больше удовлетворения и меньше боли, чем реальный мир.