Джон Ирвинг - Дорога тайн

– Я не знаю, есть ли у них выбор насчет того, что носить, – я видела их в спортивной одежде, гавайских рубашках и всяком таком дерьме, – говорила Дороти Хуану Диего. – Никто не знает правил для призраков.

Хуан Диего надеялся, что ему ничто не грозит, если он увидит призраки замученных до смерти военнопленных в гавайских рубашках, но в первую ночь в старой гостинице на окраине Вигана Хуан Диего еще не видел призрачных теней давно умерших клиентов «Эль-Эскондрихо», являвшихся сюда на побывку-поправку; он спал в компании своих собственных призраков. Хуану Диего снился сон – в данном случае это был яркий сон. (Неудивительно, что Хуан Диего не слышал, как Дороти рявкала на кошек и извинялась перед призраком.)

Лупе просила, чтобы был целиком проделан «фокус-покус» и храм Общества Иисуса развернулся всерьез. Брат Пепе сделал все, что мог. Он изо всех сил пытался убедить двух старых священников, что церемония должна быть простой, но Пепе следовало бы знать, что ничто их не удержит от служебного рвения. Это был церковный хлеб с маслом – смерть невинных. Смерть детей не требовала сдержанности. Лупе будет отпета без каких бы то ни было ограничений – по высшему разряду.

Отец Альфонсо и отец Октавио настояли на том, чтобы гроб был открыт. Лупе была в белом платье, с белым шарфом на шее – поэтому никаких ран, никакой припухлости не было видно. (Пришлось бы напрячь воображение, чтобы представить, как выглядела сзади ее шея.) И было так много благовоний из раскачивающихся кадил, что непривычное лицо Девы Марии со сломанным носом было скрыто в едкой дымке. Ривера беспокоился насчет дыма – как будто Лупе поглощали адские огни basurero , как она когда-то хотела.

– Не волнуйся, мы сожжем что-нибудь позже, как она сказала, – прошептал Хуан Диего el jefe .

– Я высматриваю мертвого щенка – найду какого-нибудь, – ответил ему хозяин свалки.

Их обоих смущали «Hijas del Calvario» – «Дочери Голгофы», монахини, нанятые оплакивать покойную.

«Профессиональные плакальщицы», как называл их Пепе, чересчур уж старались. Было достаточно и того, что сестра Глория управляла хором сирот-дошколят, твердивших заученную назубок молитву.

– ¡Madre! Ahora y siempre , – повторяли дети вслед за сестрой Глорией. – Матерь! Отныне и навсегда ты будешь моей наставницей.

Но даже на эту повторяющуюся мольбу и на все остальное – на рыдающих по команде «Дочерей Голгофы», на благовония, окутывающие громоздящуюся над ними Марию-монстра, – темноликая Дева Мария с боксерским носом никак не реагировала (хотя Хуан Диего и не мог ясно разглядеть ее в поднимающихся облаках священного дыма).

Доктор Варгас пришел на отпевание Лупе; он почти не отрывал взгляда от не внушающей доверия статуи Девы Марии, и он не присоединился к процессии скорбящих, а также любопытных туристов и всех прочих, собравшихся перед храмом, чтобы посмотреть на «девочку льва» в открытом гробу. Так они называли Лупе в Оахаке и ее окрестностях: «девочка льва».

Варгас пришел на отпевание Лупе вместе с Алехандрой; в эти дни она казалась не просто его подружкой на званом обеде, и ей нравилась Лупе, но Варгас не присоединился к своей девушке, чтобы взглянуть на Лупе в открытом гробу.

Хуан Диего и Ривера невольно подслушали их разговор.

– Ты не смотришь на нее? – спросила Алехандра у Варгаса.

– Я знаю, как выглядит Лупе, я видел ее, – только и сказал Варгас.

После этого Хуан Диего и хозяин свалки не захотели подходить к открытому гробу, чтобы посмотреть на Лупе во всем белом. Хуан Диего и el jefe надеялись, что она останется в их памяти такой, какой они видели ее, когда она была жива. Они сидели неподвижно на своей скамье рядом с Варгасом, думая, о чем могли думать только ребенок свалки и ее хозяин: о вещах, которые нужно сжечь, о пепле, который надо высыпать к ногам Марии-монстра – «и посыпьте – только посыпьте, а не бросайте», как наставляла их Лупе, – «может быть, не весь пепел, а только у ее ног!» – как ясно сказала Лупе.

Любопытные туристы и прочий люд, посмотревшие на «девочку льва» в открытом гробу, бесцеремонно покинули храм под конец службы; очевидно, они были разочарованы, не увидев на безжизненном теле Лупе признаков нападения льва. (Тело Игнасио не будет лежать в открытом гробу, как понял доктор Варгас, осматривавший останки укротителя львов.)

Последним песнопением было «Аве Мария». К сожалению, оно было исполнено наспех подобранным детским хором, нанятым, как и «Дочери Голгофы». Это была мелюзга в униформе из престижной музыкальной школы; родители щелкали фотокамерами во время процессии выхода из храма духовных лиц и хора.