Джон Ирвинг - Дорога тайн

– У Девы Марии родимое пятно? – возмущенно спросил отец Октавио.

– Это не изъян – это действительно что-то интригующее, – сказал Варгас.

– А что материалы, Варгас, – ее лицо, новый нос? – напомнил ученому отец Октавио.

– О, в этой даме больше от мирского, чем от Царствия Небесного, – сказал Варгас; он насмешничал над двумя старыми священниками, и они это понимали. – В ее духах больше от basurero , чем от благоухания загробной жизни.

– Занимайтесь наукой, Варгас, – сказал отец Альфонсо.

– Если нам понадобится поэзия, мы почитаем Шекспира, – сказал отец Октавио, свирепо глядя на человека-попугая, который, учтя выражение лица отца Октавио, решил больше не цитировать отрывки из «Ромео и Джульетты».

Хозяин свалки закончил молиться, он больше не стоял на коленях. Был ли новый нос делом его рук, el jefe не говорил; он хранил молчание, и бинт на его пальцах оставался сухим и чистым.

Ривера готов был покинуть храм, оставив Варгаса стоять на верхнем конце лестницы, а двух старых священников – чувствовать, что над ними посмеиваются, но Лупе, видимо, хотела, чтобы все они были там, в храме, когда она скажет свое слово. Только позже Хуан Диего понял, почему она хотела, чтобы все ее услышали.

Последние идиоты-зеваки вышли из храма; возможно, они и были искателями чудес, но они знали достаточно о реальном мире и понимали, что вряд ли услышат слово milagro от взобравшегося на лестницу врача с биноклем и швейцарским армейским ножом.

– Нос за нос – для меня этого достаточно. Переводи все, что я скажу, – повернулась Лупе к Хуану Диего. – Когда я умру, не сжигайте меня. Просто проделайте со мной ваш обычный фокус-покус, – сказала Лупе, глядя прямо на отца Альфонсо и отца Октавио. – Если вы хотите что-то сжечь, – сказала она Ривере и Хуану Диего, – то можете сжечь мою одежду – мои вещи. Если какой-нибудь новый щенок умрет – ну, конечно, вы можете сжечь щенка с моими вещами, их не много. Но меня не сжигайте. Дайте мне то, что она хотела бы, чтобы у меня было, – сказала Лупе им всем, указывая на Марию-монстра с носом боксера. – И посыпьте – только посыпьте, а не бросайте – пепел к ногам Девы Марии. Как ты сказал в первый раз, – обратилась Лупе к человеку-попугаю, – может быть, не весь пепел, а только у ее ног!

Переводя слово в слово, Хуан Диего видел, что двух старых священников захватила речь Лупе.

– Будь осторожен с маленьким Иисусом – не попади пеплом ему в глаза, – сказала Лупе брату. (Она даже не забыла упомянуть скукоженного Христа, распятого на маленьком кресте и истекающего кровью у ног большой Девы Марии.)

Хуану Диего не нужно было читать чужие мысли, чтобы понять, о чем думает брат Пепе. Не является ли это в случае Лупе обращением в веру? Как сказал Пепе по поводу первого рассеивания пепла: «Это совсем другое дело. Это свидетельствует о перемене в образе мыслей».

Это то, о чем мы размышляем в храме Общества Иисуса, обители духа. В таком месте – в присутствии гигантской Девы Марии – нас посещают религиозные (или нерелигиозные) мысли. Мы слышим речь, подобную той, что произнесла Лупе, и думаем о наших религиозных различиях или сходстве; мы слышим только то, что считаем религиозными убеждениями Лупе или ее религиозными чувствами, и сопоставляем ее убеждения или чувства с нашими собственными.

Варгас, врач и атеист, принесший свой собственный бинокль и нож, чтобы исследовать чудо или проверить нечудотворный нос, сказал бы, что духовная искушенность Лупе была «довольно впечатляющей» для тринадцатилетней девочки.

Ривера, знавший, что Лупе была особенной, – на самом деле хозяин свалки, почитатель Марии и человек весьма суеверный, побаивался Лупе (ну что можно сказать о мыслях el jefe ?) – этот Ривера, вероятно, был рад услышать, что религиозные убеждения Лупе прозвучали менее радикально, чем те, которые он слышал от нее раньше.

А эти два старых священника, отец Альфонсо и отец Октавио, – они, конечно же, поздравляли себя и персонал «Потерянных детей» с очевидным прогрессом в деле воспитания такого трудного и непостижимого ребенка.

Добрый брат Пепе, возможно, молился, чтобы судьба Лупе имела какой-то благополучный исход; может, она была не такой уж «потерянной», как ему показалось вначале, может, пусть благодаря переводчику, в жизни Лупе был смысл или хотя бы смысл религиозный. Лупе казалась Пепе новообращенной.

Не сжигать – вот, пожалуй, и все, что имело значение для дорогого сеньора Эдуардо. Конечно, никакой костер не был шагом в правильном направлении.