Ахто Леви - Улыбка Фортуны

— Где вы взяли этого красавца? — спросил Серый об образине.

— Сыновья подарили,— довольно сказал хозяин.

Образина, учуяв, видимо, что о нем разговор, встал, покрутил обрубком, зевнул и снова лег к ногам Тростовского.

— Они у меня за границей фабрику строят, инженеры. Вот... — указал он на фотографию на столе, откуда смотрели два пресерьезных парня. Затем задумался и сказал любовно: — Родные стали... Любят они меня.

Как могут собственные дети быть не родными? Хотя... такое тоже бывает, еще как! Но выяснилось, что эти парни и в самом деле были директору не родными — чужих принял.

Он рассказал Серому, как в молодости, выпив, залез через окно к незнакомой женщине, у которой не было мужа, но было двое детей. Она его спать уложила, а на другой день, уходя по делам, оставила в наказание за детьми присмотреть. Оставила она ему кроме детей еще молоко, манную кашу и два синеньких горшочка, на которые он, по незнанию дела, сажал малышей через каждые полчаса, так что они у него целый день на горшках и просидели. А после он обратил внимание на исключительные достоинства их матери, и через некоторое время они поженились. А пять лет спустя она умерла. Теперь он один.

Он встал, принес другую фотографию. Два озорных детеныша смотрели на Серого, и были у них розовые веселые мордашки.

— Эти инженеры были тогда в том возрасте, когда сосать уже разучились, а жевать еще не научились, — сказал Тростовский.

И Серому стало совестно: человек о себе так чистосердечно рассказывает, а он, выходит, его обманывает. А чего ради? Решил: откровенность за откровенность. И все честно рассказал, с того самого дня, когда все началось, и до того дня, когда «писателем» заделался. Не так рассказывал, как начальнику милиции или там Слотскому, а просто как отличному человеку, своему парню, который тоже, бывало, в чужое окно лазил.

Хохотал Тростовский. Так хохотал, что пыль от кресла прямо тучей поднималась, и скрипело оно так жутко, что образина в страхе дал тягу.

Серый тоже сначала веселился, но когда директор, умирая со смеху, признался ему, что сам является членом того литературного кружка, чьей справкой Серый оперировал при поступлении на базу, ему стало совсем не до смеха.

— Эту справку потерял один наш молодой ротозей, я ее сразу узнал, просто хотелось посмотреть, что будет дальше,— сказал Тростовский, не переставая хохотать. Из приличия Серый к нему присоединился. А через пару дней он организовал из собравшихся друзей директора бригаду и они благополучно перевезли директора на новую квартиру. Когда был занесен последний экспонат — задняя часть динозавра, в эту квартиру дальше кухонной двери мог пролезть разве что альпинист. Работа, проделанная бригадой, была титанической: пять кубометров древесины для стеллажей, сто тюков книг, двадцать ящиков камней, мешки с заплесневелыми костями...

Сашко

Жизнь Серого стала кипучей и деятельной. Утром бегом на базу. Тут все просто: хватаешь мешок с зерном и кладешь куда надо. Собственно, всю смену стоишь на одном месте — у транспортера, который этими мешками в тебя кидается. Их надо только успевать хватать, иначе такой завал образуется — не дай бог. Когда транспортер не работает, зернохранилища очищают вручную. Вся бригада — семь человек —в глубокой, похожей на колодец шахте лопатами толкает остатки зерна на нижние транспортеры. Работа эта, разумеется, пыльная. Смену отмахал на базе, затем бегом в гостиницу уголь бросать.

Однажды рано утром, когда он сбрасывал уголь, вышли на тренировку, или, как это у них называется, на утреннюю разминку, приезжие спортсмены — футбольная команда из Эстонии. Ребята в белых кедах, в синих тренировочных костюмах — стройные и легкие. Во дворе гостиницы, в центре, разбита большая клумба, а вокруг нее асфальтовая дорожка. Вот они по этой дорожке и сиганули. Бегают себе эдак с ленцой, разминаются. Человек пятнадцать — двадцать. Между собой чирикают на родном языке Серого Волка, а на него самого — ноль внимания. Думают, что он их не понимает.

А Серый стоит в комбинезоне, в кирзовых сапогах, с совковой лопатой в руках. Очень ему захотелось подразнить этих красивых парней. Схватил свою лопату и пристроился к ним в хвост. Бегает. Им смешно, разное о нем друг другу на бегу кричат. Но он смотрел на это снисходительно. Они побыстрей побежали, он тоже. Они еще быстрее, он тоже. Это их задело. Они еще быстрее, а Серый не отстает, только лопату бросил. Еще быстрее им, видимо, бежать не хотелось — неприлично, а может, и некуда было уже быстрее. А Серый все-таки в хвосте держался, хотя жарко стало. Потом они все же прибавили ходу, но такое Серому было уже ни к чему — отстал он, взял лопату и принялся за дело, очень собой довольный: ведь ему тридцать с гаком было, а им по восемнадцать. Разница!