Unknown - o c7c818a920faa7f9

повторять то, что я уже высказал, а это была бы работа очень неголоволомная

и вследствие этого очень скучная и совершенно бесполезная. Если читатель

находит идеи этой статьи справедливыми, то он, вероятно, согласится с тем, что все новые характеры, выводимые в наших романах и драмах, могут

относиться или к базаровскому типу, или к разряду карликов и вечных детей.

От карликов и от вечных детей ждать нечего; нового они ничего не произведут; если вам покажется, что в их мире появился новый характер, то вы смело

можете утверждать, что это оптический обман. То, что вы в первую минуту

примете за новое, скоро окажется очень старым; это просто - новая помесь

карлика с вечным ребенком, а как ни смешивайте эти два элемента, как ни

разбавляйте один вид тупоумия другим видом тупоумия, в результате все-таки

получите новый вид старого тупоумия.

Эта мысль совершенно подтверждается двумя последними драмами

Островского: "Гроза" и "Грех да беда на кого не живет". В первой - русская

Офелия, Катерина, совершив множество глупостей, бросается в воду и делает, таким образом, последнюю и величайшую нелепость. Во второй - русский Отелло, Краснов, во все время драмы ведет себя довольно сносно, а потом сдуру

зарезывает свою жену, очень ничтожную бабенку, на которую и сердиться не

стоило. Может быть, русская Офелия ничем не хуже настоящей, и, может быть, Краснов ни в чем не уступит венецианскому мавру, но это ничего не

доказывает: глупости могли так же удобно совершаться в Дании и в Италии, как

и в России; а что в средние века они совершались гораздо чаще и были гораздо

крупнее, чем в наше время, это уже не подлежит никакому сомнению; но

средневековым людям, и даже Шекспиру, было еще извинительно принимать

большие человеческие глупости за великие явления природы, а нам, людям XIX

столетия, пора уже называть вещи их настоящими именами. Есть, правда, и у

нас средневековые люди, которые увидят в подобном требовании оскорбление

искусства и человеческой природы, но ведь на все вкусы мудрено угодить; так

пускай уж эти люди гневаются на меня, если это необходимо для их здоровья.

В заключение скажу несколько слов о двух других произведениях г.

Островского, о драматической хронике "Козьма Минин" и о сценах "Тяжелые

дни". По правде сказать, я хорошенько не вижу, чем "Козьма Минин" отличается

от драмы Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла" {21}. И Кукольник и

г. Островский рисуют исторические события так, как наши доморощенные

живописцы и граверы рисуют доблестных генералов; на первом плане огромный

генерал сидит на лошади и машет каким-нибудь дрекольем; потом - клубы пыли

или дыма - что именно, не разберешь; потом за клубами крошечные солдатики, поставленные на картину только для того, чтобы показать наглядно, как велик

полковой командир и как малы в сравнении с ним нижние чины. Так у г.

Островского на первом плане колоссальный Минин, за ним его страдания наяву и

видения во сне, а совсем назади два-три карапузика изображают русский народ, спасающий отечество. По-настоящему, следовало бы всю картину перевернуть, потому что в нашей истории Минин, а во французской - Иоанна д'Арк понятны

только как продукты сильнейшего народного воодушевления. Но наши художники

рассуждают по-своему, и урезонить их мудрено. - Что касается до "Тяжелых

дней", то это уж и бог знает что за произведение. Остается пожалеть, что г.

Островский не украсил его куплетами и переодеваниями; вышел бы премиленький

водевиль, который с большим успехом можно было бы давать на сцене для съезда

и для разъезда театральной публики. Сюжет заключается в том, что

добродетельный и остроумный чиновник с бескорыстием, достойным самого

идеального станового {22}, устроивает счастье купеческого сына Андрея

Брускова и купеческой дочери Александры Кругловой. Действующие лица пьют

шампанское, занавес опускается, и статья моя оканчивается.

1864 г. Март

ПРИМЕЧАНИЯ

Настоящее трехтомное издание составляют избранные

литературно-критические статьи Д. И. Писарева.

Большая часть этих произведений первоначально публиковалась в различных

журналах и сборниках 1860-х годов ("Рассвет", "Русское слово", "Луч",

"Дело", "Отечественные записки"). Затем они наряду с некоторыми новыми

статьями вошли в первое издание сочинений Д. И. Писарева, предпринятое

близким к Писареву прогрессивным издателем Ф. Ф. Павленковым. Позднее, в