Андрей - Бледнее бледного

портал, оставленный тут в незапамятные времена кем-то из некромансеров. Причем, в

тайне от всех остальных, надо полагать, оставленный. А это означало, что портал от

чужих любопытных глаз хорошо скрыт, и указателей, как тут к нему покороче добраться, скорее всего, не встретится. Хорошо хоть направление было примерно известно. И пока

оно, если верить карте Лерда, совпадало с направлением аллеи, на которую вышла леди

Кай.

Эта была та самая аллея с камнями и скульптурами, которую она наблюдала незадолго до

того, как сработала запущенная Мейем ловушка, заняв интессу на какое-то время делами

другими и посторонними, хотя не сказать, что совсем пустячными. Если, конечно, не

считать вопрос выживания сущим пустяком и безделицей, недостойной внимания.

Теперь же можно было сполна изнутри и воочию, налюбоваться прикладным искусством

античности.

От передовых образчиков этого искусства леди Кай озноб пробирал. Причем, приличный

такой – насквозь выхолаживающий. И это, невзирая на ее полувампирскую сущность и

многолетний опыт в различных походах и странствиях, где, как известно – чего только не

навидаешься.

Камни, ограждающие аллею, и расставленные через примерно равные промежутки – в

восемь-девять шагов, были не совсем и не столько камнями, сколько мастерски

выполненными скульптурами, изображающими бога Ресса.

Ресс издревле считался самым хитрым и самым любопытным из всей троицы прежних

богов, а посему изображали его предки в виде огромного камня с множеством глаз – ибо

«взор его был тверд как скала, всевидящ и всепроникающ, а укрыться от него не можно

было ни в свете дня, ни во мраке самой темной из ночей». Надо полагать, что и после

смерти чад своих, он их из поля зрения, так сказать, не выпускал.

Камни, мимо которых сейчас осторожно пробиралась леди Кай, были, мягко говоря, не

маленькими – не меньше половины ее роста, – и при этом со всех сторон облепленные

глазами. Насчет всех сторон, это – совершенно точно, потому как Осси не поленилась и

пару этих камней обошла кругом. Так вот, – глаза у них были везде – и сверху, и спереди, и сзади. Не ясным оставалось – есть ли они снизу, но, имея в виду ту старательность, с

которой древние ваяли изображения своих богов, можно было не сомневаться, что – есть.

Проверять, правда, не хотелось.

И все бы было ничего, но глаза эти периодически моргали, а все остальное время

таращились на Осси с плохо скрываемым любопытством, встречая, провожая и передавая

от одного другому. Иначе говоря, – глаза были живыми. Это притом, что были они

приличных размеров – с глубокую миску, не меньше, – и все разного цвета. Видно цвет

глаз всевидящего Ресса доподлинно был никому не известен, а потому ваяли их на всякий

случай и синими, и карими, и черными, и зелеными. Был даже один желтый, и его взгляд

был особенно наглым и тяжелым…

В общем, идти было неприятно и, честно говоря, немного жутковато. И хотя ничего

плохого глазастые камни пока не делали – смотрели себе и смотрели, оставлять их у себя

за спиной было очень, знаете ли, неуютно.

Со скульптурами в центре аллеи дело обстояло ничуть не лучше. Они, правда, не моргали

и на леди Кай не пялились, и за это им, как говорится – отдельное спасибо, но жуть и

оторопь вызывали никак не меньшую.

Скульптуры эти изображали Фатура – бога, которого премилая троица древних назначила

ответственным за неуклонное и безостановочное течение жизни. А поскольку каждая

жизнь заканчивается известно чем, то – и за течение смерти тоже. Так что предки Фатура

за важность его почитали изрядно и, видимо, окончательно сломав и вывихнув все свои

мозги в попытках отразить всю суетность и скоротечность бытия, не придумали ничего

лучше, как изображать его в виде младенца с длинной растрепанной бородой. Вот уж, воистину, извращенное видение жизни у них было.

Но это еще – полбеды!

Не менее извращенным было у них и понимание смерти, как органичного и естественного

завершения мирской суеты. Согласно их догматам и учениям каждому после смерти

воздавалось по заслугам его, и был уготовано урочище, причем для каждого свое, выполненное по индивидуальному, так сказать, проекту в зависимости от прижизненных

предпочтений и прегрешений. Так что после смерти, всякий страдалец попадал в свой

собственный персональный мирок, который, по сути своей, являлся ничем другим как –