Unknown: untitled

цатый этаж нужно было выпустить из себя, отбросить на время

21

культуру улицы, чтобы войти в мир, где слово «культура» все

еще было синонимом слов «вежливость» и «образованность».

Я стащил с головы наушники, снял кепку и солнечные очки и

пригладил свои длинные волосы, глядя на отражение в блестя-

щей металлической двери лифта.

В детстве я составил представление о том, что такое культура, благодаря журналу «Нью-Йоркер», который лежал на кофейном

столике в доме моих родителей в Нью-Джерси вместе с другими

среднеинтеллектуальными журналами, такими как Holiday , Life и Look . Представляемая «Нью-Йоркером» культура была эли-

тарной, благопристойной и даже изящной. Культура была объ-

ектом устремлений, оставаясь при этом достаточно демократич-

ной: ею мог обладать любой, даже если у него не было кофейного

столика, чтобы выложить ее на всеобщее обозрение. Использова-

ние местоимения «мы» в редакционных статьях журнала пред-

полагало существование некоего центра культуры, точки зре-

ния, с которой любой мог увидеть все важное в культуре; а то, чего он видеть не мог, представлялось не слишком важным. Мы

страстно интересовались так называемой элитарной, канони-

ческой, или высокой, культурой, состоявшей из традиционных

видов искусства аристократии — живопись, музыка, театр, балет

и литература. Мы также интересовались джазом, и мы научи-

лись ценить фильмы Полины Каэл и воспринимать телевидение

лишь наполовину всерьез благодаря Майклу Арлену, но нас мало

волновали рок-н-ролл, уличный стиль и молодежная культура.

Чтобы сохранить авторитет этого «мы» — подразумевавшего, что иерархические различия и суждения «Нью-Йоркера» были

не элитарными, а всеобщими, — журналу со временем пришлось

отгородиться от еще большей части коммерческой культуры.

Нам мог не нравиться рэп, но, когда он стал частью мейнстрима, 22

мы не могли высказаться о нем со знанием дела и, в конце кон-

цов, просто остались в стороне.

В старом «Нью-Йоркере» каждое предложение было сентен-

цией, обращающей на соседние предложения ровно столько

внимания, сколько требовали правила приличия. Факты пода-

вались один за другим практически без украшательств. Крича-

щие заголовки, утонченный стиль письма, социологический

жаргон, академическая теория — все, что было рассчитано на то, чтобы привлечь внимание или спровоцировать спор, скрупу-

лезно удалялось из статей «Нью-Йоркера», публиковавшихся

без фотоиллюстраций. Но еще более важно, что в тексте не допу-

скалось ничего, что можно было назвать «новомодным». Под-

писчик «Нью-Йоркера» должен был быть уверен, что, откры-

вая журнал, он испытает то же чувство, что и аристократ, входя в

джентльменский клуб и оставляя грубый потребительский мир

за дверями.

Более ста лет так функционировало в Америке понятие ста-

туса. Ты зарабатывал деньги в том или ином коммерческом

предприятии и потом, чтобы укрепить свое положение в обще-

стве и отгородиться от других, вырабатывал в себе презрение к

дешевым развлечениям и традиционным зрелищам, состав-

лявшим массовую культуру. Старый «Нью-Йоркер» идеально

соответствовал этой системе, что делало журнал столь привле-

кательным для рекламодателей. Подобно тому как «Кадил-

лак» рекламировал самый бесшумный автомобиль, а часы

«Патек Филип» были лучшими среди недооцененной роскоши,

«Нью-Йоркер» предлагал читателям изысканный, благопри-

стойный и пассивно снобистский взгляд на события в мире, счастливо избавленный от этого орущего и визжащего карна-

вала за пределами его страниц.

23

В этом подходе присутствовала определенная доля фальши, потому что «Нью-Йоркер» был сам по себе коммерческим

предприятием. Но многое в стандартах журнала вызывало вос-

хищение. Основным источником морального авторитета

«Нью-Йоркера» было противостояние тому, что вело к дегра-

дации культурной жизни — рекламе, бездумному следованию

стандартам «статуса», вульгарным телезвездам — и недопуще-

ние в тексты, которые журнал предлагал читателям, всего того, что сейчас называется Шум . В этом журнал был одной из состав-

ляющих более высокого морального авторитета классических

законодателей вкусов, действовавших по принципу Мэттью

Арнольда: «Стремиться объективно пропагандировать все луч-