Unknown - untitled

1962 году. Но в то же время это был и очень медленный процесс, потому что в двадцатом веке глубокие структурные проблемы

высокой культуры подчеркивались уже одним только разно-

образием и изобретательностью культуры коммерческой. Кри-

тики, кураторы и редакторы мужественно боролись за сохра-

нение границы между высоким искусством и поп-культурой, между ручной работой и конвейерным производством, между

уникальным и многократно повторенным. Эти культурные

арбитры воевали с рестлерами, дивами мыльных опер и веду-

щими ток-шоу, стремясь сохранить какой-то смысл в тради-

ционном разделении на старую элитарную культуру и новую

78

коммерческую культуру. Последним оплотом нью-йоркских

интеллектуалов в войне за старую культуру была самоирония, но и она оказалась лишь временной мерой. Ее тоже скоро смели

и раздавили поп-культурные орды.

По мере того как границы между элитарной культурой и ком-

мерческой размывались, сами слова «коммерческий» и «про-

даться» стали пустым звуком. Вопросы старых культурных арби-

тров вроде «Хорошо ли это?» и «Искусство ли это?» были заме-

нены вопросом «Чье это искусство?». Выбор «лучшего, что суще-

ствует в мире», говоря словами Арнольда, — то, что раньше было

привилегией, долгом и моральной работой культурных арби-

тров, — превратился в нечто аморальное, в попытку элиты навя-

зать массам весьма скудный набор интересов. Целое поколе-

ние культурных арбитров, чей авторитет в той или иной степени

зависел от сохранявшегося разделения на элитарную и коммер-

ческую культуру, было постепенно вытеснено, и его место заняло

новое поколение, умевшее адаптировать любой контент к той

или иной демографической или «психографической» нише.

Произошел трудноуловимый, но имеющий огромное значение

переход власти от индивидуальных вкусов к авторитету рынка.

К девяностым годам идея, что высокая культура является

некоей высшей реальностью, а люди, которые ее создают, —

высшими существами, была отправлена на помойку. Старое

значение слова «культура» — нечто ортодоксальное, доми-

нирующее и возвышенное — уступило место антропологи-

ческому, в духе Леви-Стросса, значению: характерная дея-

тельность любой группы людей. Работники MTV говорили о

культуре электронной почты, о культуре спора и о культуре

курьеров-мотоциклистов. Там была возможна культура в чисто

немецком ее понимании без малейшей примеси французского

смысла этого слова. Можно было, например, глубоко увязнуть

79

в культуре гангста-рэпа, не имея при этом ничего общего с цен-

ностями цивилизованного мира.

Интересно, пользовались бы успехом на MTV Колридж и Ворд-

с ворт? Действительно, существовал «плохой» рынок, который

якобы устанавливал для художников «цензуру». Но уже суще-

ствовала и постоянно растущая сеть небольших «нишевых»

рынков, позволявших художникам зарабатывать себе на жизнь, и это было хорошо, по крайней мере, для искусства, если не для

самих художников. Если мейн стрим стал более однородным, то на краю его появилось гораздо больше разновидностей куль-

турного продукта. Существовали окраинные театры, одноакт-

ные пьесы, интересные самиздатовские журналы, музыкальные

группы, разрушавшие жанровые границы, короткометражные

фильмы, не попадавшие ни в одну категорию, рэперы со своим

стилем и правдивыми историями. В многозальных кинотеа-

трах вместе с блокбастерами шли независимые фильмы, кабель-

ные каналы транслировали резкие британские пьесы, появля-

лись интернет-сайты, на них часами можно было читать стихи, которые ни один издатель не напечатал бы. Тот, кто не без осно-

ваний говорил, что рынок подавляет авангардных художников, по определению не рассчитывавших на массовую популярность, имел все возможности поддержать художников, работавших за

пределами мейнстрима. Но в последнее время благодаря таким

каналам, как MTV , границы мейнстрима существенно раздви-

нулись, дав возможность войти в него авангардным художни-

кам, и ситуация изменилась. По мере того как мультимедий-

ные и интернет-технологии продолжали сокращать дистанцию

между художником и его потенциальной аудиторией, бывший

когда-то актуальным тезис о защите художника от вероломного

рынка мейнстрима потерял всякий смысл («каркнул Ворон»).