Unknown - untitled

чим». А вот еще одна фраза из того интервью: «Она сказала мне, что Роузэнн очень умна и оригинальна и что это нормально, если талантливый человек одновременно является и немножко

монстром. И я возразил ей: “Знаете что, Тина? Я тоже немножко

монстр. И я не собираюсь лизать задницу другим монстрам”».

Больше тридцати журналистов старого «Нью-Йоркера» рань-

ше или позже покинули журнал при Тине. Имена, ставшие си-

нонимами хорошего вкуса, остроумия и спокойной элегантно-

сти, были наспех накорябаны на картонных ящиках, в которые

они складывали свои вещи, уходя из редакции. Некоторые уво-

лились со скандалом, но большинство ушли печально и тихо, ис-

пытав жуткий страх оттого, что не попали в ближний круг вни-

мания Тины.

Решение уйти, принятое Джорджем Троу, имело для меня

самое большое значение. Он ко всему прочему был первым, кто

описал коммерческую культуру, позже внедренную Тиной в

журнал, в своем эссе «В контексте отсутствия контекста», опу-

бликованном в «Нью-Йоркере» Уильямом Шоном еще в 1980

году. В колледже Джорджа Троу читали самые продвинутые

люди, и, когда я приехал в Нью-Йорк, он был первым журнали-

стом, с которым мне хотелось познакомиться. Однажды мне

41

сказали, что он был на вечеринке в лофте, который я снимал

к северу от улицы Хьюстон, но я так с ним тогда и не познако-

мился. Не познакомился я с ним и потом.

После эффектного обмена факсами с Браун — факсы ходили

из рук в руки по редакции — Троу обвинил Тину в том, что она

«лижет задницы звездам», и уволился. Ясно, что здесь на карту

были действительно поставлены принципы. Редакция к тому

времени разделилась на «новых» и «старых», и среди послед-

них, в свою очередь, были люди Готтлиба и Шона, и от этого

клубка убеждений, привязанностей, отношений и собствен-

ных интересов — целой внутренней культуры — невозможно

было уйти.

На чьей стороне в этой культурной революции был я? Хотя я

и писал для старого «Нью-Йоркера» при Готтлибе, но потом я

принял предложение от Vanity Fair , редактором которого на тот

момент была Тина. А познакомился с ней я несколькими годами

раньше, когда она позвонила мне и сказала, что хочет, чтобы

я писал для ее журнала, — она видела в журнале Manhatt an, inc.

одну из моих первых журнальных статей, о Полли Меллен, тог-

дашней законодательнице мод в Vogue . Тина среагировала на

мою поп-культурную составляющую, и это меня насторожило.

В моей мифологии Тина была коварной соблазнительницей

из мира низкого интеллекта и чистого развлечения, которому

слишком легко угодить и против которого выступал «серьез-

ный журналист» во мне в полном соответствии с разделением

на высокое и низкое.

Но на тот момент, когда Тина предложила мне годовой кон-

тракт с высокой в пятизначном выражении зарплатой, мои идеи

не находили отклика у Готтлиба, и я был заинтригован. Зная, что Боб будет разочарован, я все же решил, что стоит попробо-

вать себя в Vanity Fair , и принял предложение.

42

Но у меня не получилось. Каждый раз, когда Тина не согла-

шалась с моей идеей для статьи, я переходил на общение в пись-

менной форме, принуждая ее к роли «босса», командующего

мной, «художником». Кроме того, мне не нравился сам жур-

нал. Иногда в нем печатались хорошие статьи, но было и много

мусора. Если люди Тины объясняли это потребностью в раз-

нообразии, то я объяснял это элементарным отсутствием

стандартов.

Незадолго до окончания моего годового контракта я присут-

ствовал на рождественской редакционной вечеринке, которая в

тот год проходила в клубе «Скай» в небоскребе «Пан-Ам». Я как

раз трудился над статьей, не получавшейся скорее по моей вине, чем по вине Тины. Но я был раздражен и зол из-за плохого взаи-

мопонимания с Тиной. Увидев меня на вечеринке, она протянула

мне левую руку, как будто для поцелуя, но я попытался ее пожать.

Получилось неловко, так почему-то всегда получалось с Тиной.

Чувствуя, что все летит к чертям, я быстро напился. Мне

стало на все наплевать, и, наткнувшись на одного из журна-

листов, я начал громко объяснять ему, что за дерьмовый жур-

нал Vanity Fair . Я рассказал ему, что при редактировании моей

последней статьи из нее убрали все самое интересное, упростив

ее до уровня какого-то гипотетического читателя, которого я

терпеть не мог. Этот журналист, который был старше меня, слу-