Именно этим объяснялось его неприязненное отношение к европеизации, т.е., собственно, романо-германизации России. Самую большую опасность ее он видел в расчленении "национального тела" государства, в разрыве его "национального единства". Европеизированный народ, по мнению Трубецкого, отбрасывает свое прошлое, заклеймив его эпитетом "варварства". Все свое самобытное, национальное начинает ему казаться пустым и ничтожным. Он не испытывает больше психологического комфорта в собственной культуре. "Патриотизм и национальная гордость в таком народе - удел лишь отдельных единиц, и национальное самоутверждение большею частью сводится к амбициям правителей и руководящих политических кругов". Россия многократно подтверждала это своим примером.
Сама европейская культура находится в состоянии "исторически последовательных изменений"; а потому приобщение к ней разных поколений порождает конфликт "отцов и детей". То, что для западных народов составляет органический процесс культурного творчества, к неофитам романо-германства приходит в виде готовых результатов, не связанных между собой духовным преемством. Оттого в европеизированном обществе всякое развитие принимает форму "скачущей
155
революции", т.е. резкого перехода от "застоя" к "взлету", и наоборот. Каждый "скачок" ознаменовывается новым заимствованием, а застой приходится на период согласования заимствованного с остальными элементами национальной культуры. За время застоя, понятно, происходит очередное "отставание от Запада", на преодоление которого растрачиваются новые свeжиe силы. "История европеизированных народов, - писал Трубецкой, - и состоит из этой постоянной смены коротких периодов быстрого "прогресса" и более или менее длительных периодов "застоя"". Исторические прыжки, нарушая единство и непрерывную постепенность исторического развития, разрушают и традицию, и без того слабо развитую у европеизированного народа. Между тем, непрерывная традиция есть одно из непременных условий нормальной эволюции. Ясно, что прыжки и скачки, давая временную иллюзию достижения "общеевропейского уровня цивилизации", в силу всех указанных причин не могут вести народ вперед в истинном смысле этого слова. Тут не играет никакой роли характер социально-политического строя романо-германских государств: отрицательные последствия европеизации сохраняются независимо от того, будет ли он капиталистическим или социалистическим.
Евразийство не замыкалось в пределах этого чистого антизападничества; его интересы касались в первую очередь проблем отечественной истории, прошлого и настоящего России. Если поворот России к Западу, процесс европеизации "способствовали помутнению национального самосознания", то, напротив, обращение к Азии, взгляд на Россию с Востока открывали действительный путь к познанию русской истории, русской государственности. Самым важным евразийцам представлялось ответить на вопрос: "Кто мы, как возникла Россия?". Одним из первых Трубецкой разобрал этот вопрос в работе "Наследие Чингисхана" (1925).
Автор не без шокирующего апломба объявлял "в корне неверным" то, что "позднейшее русское государство есть продолжение Киевской Руси". С его точки зрения, Киевская Русь, будучи отрезанной от бассейнов Черного и Каспийского морей широкими степными просторами, где полными хозяевами были кочевники, не могла ни расширять свою территорию, ни укреплять свою государственную мощь. Постоянно осаждаемой извне и раздираемой распрями изнутри; ей не оставалось ничего другого, как только разлагаться и дробиться на мелкие княжества, чтобы в конечном счете пасть под ударами Орды. Империя Чингисхана оказалась первым евразийским образованием, откуда вышло и русское государство. После распада монгольской державы Москва продолжила ее евразийскую политику. Правда, возникло противоречие: с одной стороны, величие монгольской государственной идеи, вопринятой московитами, а с другой - ощущение ее "чуждости и враждебности". Как-никак, а Русь была под ордынским игом! Средством устранения этого противоречия явилось обращение "к византийским государственным идеям и традициям", в которых русская мысль "нашла материал для оправославления и обрусения государственности монгольской".
156
"Так сотворилось чудо превращения монгольской государственной идеи в государственную идею православно-русскую". Москва переняла общеевразийскую государственность и стала "новой объединительницей евразийского мира".
Читать дальше