Иртенина Наталья - Культурный слой

На стройке активно работала пропаганда. И вольнонаемным, и нам с Валуем, и даже охранникам с утра до вечера забивали в голову гвозди: мы должны гордиться причастностью к великому строительству… Всемирный храм свободы – средоточие Цивилизации, ее концентрированное выражение… приверженность демократическим идеалам и принципам… К ужину мозги от этого распухали как от водянки. Ночью я скукоживался в своей яме, давил жестокие приступы отвращения к жизни и размышлял о средоточии Цивилизации. Еще когда я не был рабом и только подходил с обозом к стройке века, меня почти оглушили здешние запахи. Потом мне объяснили, что первая встреча с Цивилизацией на ее исконных территориях всегда вызывает потрясение. И всегда это немножко похоже на откровение, только для каждого свое. Я не был готов получить откровением по черепу и долго переживал этот момент, пока меня не отвлекли своей авантюрой Клин и Валуй. Теперь время было. В общем, чего скрывать, смерденье тут стояло неподвластное никакому глубинному постижению. Наверное, поэтому все здесь были, мягко говоря, немного ушибленными.

Обозы с культурным слоем все шли и шли. Мне казалось, я загнал уже наверх не меньше миллиона тачек и утрамбовал десяток-другой тонн слоя. И остальные столько же. А фундамент подрос всего на два метра. Иногда мне удавалось переброситься парой слов с нашими парнями из обозов. Им тоже не нравилась эта откровенная зачистка отечественной территории от слоя. Но их недовольство никого не интересовало. И в конце концов, им просто нужно было кормить свои семьи.

С территорий же Треугольника не прислали ни одной паршивой горсточки слоя. Шастающие по стройке агенты пропаганды все бормотали насчет неприкосновенности золотого запаса Цивилизации.

Только общей ушибленностью можно было объяснить тупую покорность, с которой вольнонаемные делали козла. Клин не наврал. Я наблюдал этот бессмысленный ритуал каждое утро. Несколько сот человек, приходя на стройку, уже по привычке метили себя козлиным знаком. Я чувствовал здесь какой-то подвох, дурацкий обман. Не подлость, а именно тупость. Причем тупость загадочная, интригующая. С каким-то даже оттенком запредельности. Почти религиозности. В шизофреничности козы, настойчивости, с какой администрация требовала ее делать, а главное, общей дебильной покорности этим требованиям – в этом всем была невнятная тайна, как-то скверно попахивающая. Впрочем, как и всё тут. Мне все чаще на ум приходили слова Савелия, моего знакомого из Крепости. Про то, что мы продаем себя с потрохами, не представляя, кому именно и за какую конкретно цену. Про рабов он тоже что-то говорил. О будущей кастовой системе. Может, она и будущая, только я ее уже на своей шкуре опробовал. Мы с Валуем были тут неприкасаемыми. А брахманами… Один раз я видел тутошнего брахмана. Аж зубами клацнул от… от чего? испуга? омерзения?.. Не знаю. Но второй раз я встречаться с ним не хочу. Хоть он и вдалеке стоял. Приехал инспектировать. Вокруг него шестерки административные на цыпках бегали, показывали чего-то. Он только пасть разевал – указания давал. Морда вперед вытянутая, глаза рыскают, пегий ворс на голове. Сам маленький, щуплый, черное пальто, руки в карманах. Может, люди и от собак произошли, а этот точно от крысы. Когда он на меня посмотрел, у него в глазах было это паразитское крысиное выражение – всеядное, ищущее. Пялился не меньше минуты. Очень тревожно мне стало от такого внимания к себе. Потом этот тип вытащил конечность из кармана и ткнул ею в мою сторону. Что-то сказал подбежавшей шестерке. Я плюнул на них и стал очередную тачку ворочать.

Ничего хорошего от этого крысиного заморыша, конечно, произойти не могло. На следующее утро нам с Валуем объявили, что мы «должны подчиняться общим принципам и символически выражать наше свободное и добровольное волеизъявление». Этими самыми словами и объявили. Вы что-нибудь в ентой галиматье поняли? Вот и я тоже. Ни бельмеса. О Валуе и поминать не стоит. То есть я, разумеется, сообразил, что нам просто велят метить себя козлиным знаком, как все тут. За это обещали скостить срок заключения и улучшить наши «бытовые» условия.

Я сразу отказался. Сообщил им все, что думаю о них, и завершил речь красивой, но невоспроизводимой фразой. Они про меня тоже все поняли и повернулись к Валую. Тот с радостной рожей выразил согласие, а мне покрутил пальцем у лба.

Обещание свое они выполнили, перевели этого умственно отсталого недокормыша в общий рабочий барак. Там он со своим охранником-негром в углу ютился, харчами вкусными брюхо набивал. А я в яме куковал и баландой давился. Обращаться со мной стали еще хуже. Кормежка только что дерьмом не воняла. Даже одеяло хотели отобрать, но сообразили, что я без него ночью совсем околею. А я все-таки дармовая рабочая сила, меня беречь надо и перевоспитывать. Для перевоспитания вечерами подсылали ко мне Валуя, все время жующего, тошнотворно довольного существованием. Физиономия у него была как вывеска «Жизнь удалась». Он бухтел о том, как тепло и сытно ему живется в бараке, что я веду себя глупо и все хотят мне только хорошего, но из-за моего идиотского упрямства… и тэ дэ и тэ пэ. Иногда из его жующей пасти вылетали характерно чужеродные для него выражения типа «тоталитарный инстинкт», «недемократическое сознание» или даже «зоологический фашист». Это он так клеймил меня, с чужого голоса. Однажды назвал «юдофобом», но, по-моему, сам не понял, что сказал. На меня все эти клички должным образом не действовали. Тогда он решил перейти к прямому подкупу. Сказал, что я плохо выгляжу, ему меня жалко, и сунул в руку шоколадный батончик. Я героя-мученика из себя не делал, без всяких задних мыслей снял обертку и стал есть. Валуй обрадовался, оживился и сдуру рассказал, как получил шоколадку от своего негра-охранника за минет. А я в этот момент как раз батончик в рот взял.