Неизвестно - Короткевич

Но время постепенно брало свое. Скорее всего, взаимоотношения Короткевича и Молевой постепенно превратились в дружеские. «Володя хорошо и нежно дружил с нею до самой своей женитьбы, хотя она была замужем, — вспоминал украинский писатель Николай Амельченко, который учился вместе с Владими­ром на Высших сценарных курсах. — Нередко помогал ей материально, покупал подарки.

Когда я получил на Киностудии имени М. Горького гонорар за сценарий, Володя взял у меня довольно большую сумму. А на следующий день он зашел ко мне и попросил накормить его обедом.

— Ты что, даже на обед себе денег не оставил?

— Нет, — виновато улыбнулся он, — еще и не хватило, пришлось у Бори Можаева одалживать...

Позже я разузнал, что Володя пообещал преподавательнице ко дню ее рож­дения купить какую-то картину импрессиониста, на то время довольно модно­го, пообещал — и купил. Короткевич свои обещания всегда выполнял.

От просьбы познакомить меня с ней отмахнулся:

— Она не понравится тебе. Некрасивая. Но такая тонкая натура, умница.

Та преподавательница привила Володе привычку покупать альбомы с кар­тинами художников, книги по изобразительному искусству и просто наборы открыток».

О характере контактов Нины Молевой с Короткевичем свидетельствуют четыре надписи писателя на своих книгах, подаренных своей прежней препо­давательнице: «Нине Михайловне — «Лазурь и золото дня» — ото всего-всего сердца. Владимир. 30.IX.61. Москва», «Дорогой Нине Михайловне Молевой на очень долгую добрую память. В. Короткевич. 15.Ш.69.», «Милой Нине Михайлов­не — за Нерль. В. Короткевич. 15.III.69», «Уважаемой Нине Молевой от — про­сто Владимира Короткевича. 1 июня 73 г.».

«Ото всего-всего сердца» — «дорогой» и «милой» — «уважаемой ». В этих словах вся эволюция отношения автора к адресату. «За лет восемь до смерти я видела его, — вспоминала Нина Молева. — Просто разговаривали. Он, кажется, уже был женат »...

Судьба героев этой истории сложилась по-разному. Муж Нины Молевой, художник и искусствовед Элий Белютин, в 1962 году выступил организатором зна­менитой выставки авангардистов в Манеже, которая вызвала бешеную реакцию Никиты Хрущева. 87-летний Белютин до сих пор живет в Москве. Он — автор 17 монографий по теории изобразительного искусства. Произведения художника Белютина находятся в фондах 44 музеев России, Франции, Италии, США, Кана­ды и других стран, в том числе в Третьяковской галерее, Санкт-Петербургском государственном музее и Центре Жоржа Помпиду в Париже.

Сама Нина Михайловна, которой 83 года, по-прежнему плодотворно рабо­тает, выпускает исследования и даже романы. В собственности пары находится уникальная коллекция западноевропейского искусства XV—XVII столетий. Кстати, некоторые произведения из нее Ирина Горева показывала в романе Андрею Гринкевичу.

Был ли неизбежностью такой финал взаимоотношений Короткевича и Моле­вой? Остановлюсь только на нескольких моментах, которые помогут понять мою позицию.

10 февраля 1960 года, когда Нина Молева была за границей, Владимир Короткевич написал пророческое стихотворение «Снягір»:

0 радзіма, мой светач цудоўны, адзіны,

Явар мой, мой агністы снягір на сасне,

Ледзь цябе не забыў я з чужою жанчынай,

Што ў душы не хацела і ведаць мяне.

Ёй былі непатрэбныя звялыя травы,

I, ад вераса горкі, вятрыскі павеў,

І твая некрыклівая гордая слава,

І твая перамога, і мукі твае.

(···).

I канец.

Сталі толькі маім успамінам:

Ласка шэрых вачэй, заінелая скронь,

Лес нахмураны, хвоя, лябяжы іней

I рука, што лягла на маю далонь.

I для шчасця, для сонечнай вечнай кароны

He хапіла мазка адзінага мне:

He хапіла радзімы, іскры чырвонай,

Снегіра на заснежанай сіняй сасне.

Между тем, Нине Молевой действительно были не очень интересны корот- кевичевская земля и белорусский язык. 21 декабря 1959 года Короткевич писал

Гальперину: «Я дам ей очень большую нежность. И я должен дать ей покой и возможность безмятежно работать. Потому что она — талант, большая умница и человек великой души» (БелДАМЛМ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 14. Л. 38—39).

Но парадокс в том, что для плодотворного писательского труда именно буду­щая жена Короткевича должна была дать ему спокойствие и возможность работать. Известно, что Валентина Никитина выучила из-за него белорусский язык. Именно она создала ему атмосферу духовного комфорта. Была ли способна на такие поступ­ки Нина Михайловна? Скорей всего, нет. Раньше или позже, для художника такие отношения стали бы неприемлемыми и в будущем могли привести к конфликтам.