Andrew - o 8b191ad8675a2039

Он еще немного подождал, и быстро, бесшумно перебежал к задней, глухой стене палат. «А

вот и окошки», - мысленно порадовался Матвей. «Правда, высоко, и закрытые, но мне они

пригодятся».

Он оглядел нетесаные бревна и чуть потер ладони. «Вот же плотники московские, -

усмехнулся Матвей, карабкаясь вверх, - деньги содрать горазды, а красоты от них не жди. На

Воздвиженке, как ее опосля пожара отстраивали, я каждую доску сам осматривал, а тут что?

Казенное строение, деньги выдали, боярин из приказа половину себе в карман положил, вот

и получились палаты – без слез не взглянешь».

Он достал кинжал и, ловко подцепив створку ставни, залез на чердак. Внутри было темно и

пыльно, и Матвей, на мгновение, замерев, прислушался.

«Хоша бы только лестница не скрипела, - усмехнулся он. Кинжал блестел в свете луны,

будто серебряная молния, и Матвей на мгновение вспомнил батюшку.

-Вот, Матюша, - сказал Федор Васильевич,- раз пять лет тебе исполнилось, то пора уже

учиться оружием владеть. Пока что кинжал у тебя будет, а там и до сабли дело дойдет.

Мальчик восхищенно взял тяжелый клинок и повертел его в руках. «Спасибо, батюшка, -

сказал он тихо.

-Ну пойдем, сынок, - Федор Васильевич наклонился и потрепал сына по голове, - пойдем,

начнем заниматься с тобой».

-А что бы батюшка мне сейчас сказал? – Вельяминов вздохнул. «Грех же сие, что я задумал.

Ну, посмотрим, как оно все пойдет».

Он стал спускаться вниз – легко, неслышно.

Марфа шире распахнула ставни, впустив в комнату яркое солнце. «Ну вот, - удовлетворенно

проговорила она, - видишь, поспал ты спокойно, и все хорошо».

Петя просматривал бумаги, что еще до завтрака доставили с Английского Двора. Он сладко

потянулся и, зевнув, сказал: «Ну, может, я встану, все-таки».

-Нет, - ответила Марфа и присела на ложе, взяв мужа за руку. Она прижалась щекой к его

ладони и сказала: «Петька, тот настой, что тебе дать хочу – если его много выпить, то

смерть настанет, мгновенная. Так что я уж буду тебе каждый раз свежий варить, дети

вокруг, не след его держать-то в доме».

-На, - она протянула мужу деревянную ложку. «Раз в день будешь пить теперь, пока боли не

пройдут». Он проглотил, поморщившись, горькую, темную жидкость и сказал: «А потом

что?».

Марфа вздохнула. «А потом, любимый, придется тебе в Лондоне сидеть, и никуда не ездить

более».

-Это еще почему? – он нахмурился. «Нет, так не пойдет, Марфа».

Жена забрала ложку и положила голову ему на плечо. «Петька, Петька, - сказала она, - ну

куда ж мы денемся, если, упаси Господь, случится с тобой что? Ведь пятеро детей, шестой

вон в чреве, - она погладила себя по животу, - да и я еще хочу от тебя родить».

Петя усмехнулся и ласково провел губами по ее волосам. «Ну, ежели я в Лондоне останусь,

то ты каждый год рожать у меня будешь».

-Все ж не девочка я уже, - тихо проговорила Марфа. «А тебе сыновей еще надо в люди

вывести, девчонок замуж выдать, ты ж молодой еще такой, Петька».

Он с удивлением увидел слезу, что медленно катилась вниз по гладкой щеке.

-Ну что ты, - нежно сказал Петя. «Ну конечно, не поеду я никуда более. Денег всех не

заработаешь, тем более что вон – Федосья следующим годом повенчается, и если все

хорошо будет, так у нас скоро уже внуки появятся, Марфа».

Жена вдруг рассмеялась. «Ты ж их баловать будешь, это я строгая, а ты у нас все

позволяешь».

-У меня это давно, - помолчав, проговорил муж. «Ну, боль. Как меня еще в Колывань

привезли, той осенью началось. Герр Мартин тогда сидел со мной, каждую ночь, дышать

меня заставлял, у меня тогда даже пальцы синели. А потом прошло. И вот, после Италии,

после, - он помедлил,- Изабеллы, опять появляться стало, сначала редко, а потом все чаще.

-Что ж ты не говорил мне? – посмотрела на него Марфа.

-Ну, - он улыбнулся, - колет и колет, что тут говорить? Не рана же, лечить не надо.

-Дурак, - она чуть стукнула его ложкой по лбу.

-Что это, Марфа? – спросил он, чуть прикусив губу. «Ну, боль эта. Что это болит?».

-Сердце это, Петька, - сказала она, глядя в лазоревые глаза мужа. «Но ты не волнуйся, я за

тебя сейчас взялась и уж, не отстану».

Он поцеловал ее, - ласково, тихо, и попросил: «Пусть ко мне Федя зайдет, ладно?».

Матвей чуть приоткрыл дверь и замер. Она спала на лавке, укрывшись шубкой, обнимая

дитя. Он неслышно прошел в горницу, все еще не убирая кинжала. Дитя было

золотоволосое, кудрявое, - как ангелочек, - еще по-младенчески пухлое. Розовые,