Andrew - o 8b191ad8675a2039

через три, али четыре. Да и потом, - он потянулся и зевнул, - для нас же с тобой нет

разницы, все они наши дети.

-Это да, - Марфа нежно, чуть касаясь, стала целовать его.

-А ты, дорогая, ложись поудобнее, - попросил Петя. «Вот так, например».

-Давно, - простонала Марфа. «Ох, как давно…».

-Ну, - пообещал Петя, - теперь уж я долго никуда не поеду, как вернемся в Лондон, так

только на восток отправлюсь, но это нескоро еще.

-Так, значит, - тяжело дыша, спросила Марфа, - меня сие каждую ночь ждет?

-И днем тоже, - ласково пообещал ей муж.

Марфа спала, рассыпав волосы по его плечу, и вдруг, почувствовав что-то, - не слухом, чем-

то неуловимым, непознанным, - открыла глаза.

-Петька, - она чуть потормошила мужа.

-Так уже было, - сказал он, морщась, приподнимаясь. «Сейчас все пройдет, только подушки

мне под спину положи».

Марфа устроила его, полусидя, и вдруг сказала: «У тебя губы посинели».

-Спи, - сказал Петя. «Все будет в порядке».

Она встала и зажгла больше свечей. «Где болит?», - спросила Марфа требовательно.

-Вот тут, - Петя показал на левое плечо. «В спину отдает, и локоть дергает. Продуло,

наверное. Ложись, ради Бога, ты на сносях уже, еще не хватало, чтобы ты тут рожать

раньше срока начала».

-Рожу, когда надо будет, - пробормотала Марфа. «А ну подыши», - потребовала она,

прижавшись ухом к груди мужа. «И руку мне дай», - она замерла, слыша, как бьется его

сердце – сначала медленно, потом все быстрее, бешено, беспорядочно, а потом опять -

медленно и размеренно.

-Открой ставни, - вдруг попросил Петя. «Душно тут».

Марфа, ничего не сказав, открыла окно и вдруг вспомнила забытое, детское.

Она играла на полу аптеки в Колывани и краем уха слушала разговор матушки и герра

Раубе.

-Сердце, фрау Тео, - наставительно сказал тот, - это центр кровеносной системы человека.

Вы же помните, что говорит Везалий в De humani corporis fabrica – вовсе не печень, а сердце

посредством своих сокращений заставляет двигаться кровь по жилам, оно дает жизнь!

-Так значит, - задумчиво сказала матушка, - Гален был неправ, когда считал, что печень –

это главный орган человеческого тела. Печень творит кровь, но если ударить человека

кинжалом в печень, то он может выжить. А вот в сердце - нет. Но что случается, когда

сердце бьется неправильно, или совсем не бьется?

-Человек умирает, - развел руками Раубе. «И мы перед этим бессильны».

-Мне уже лучше, - улыбнулся Петя, - вот, подышал, и боль прошла.

Марфа сцепила внезапно захолодевшие пальцы и сказала: «Так. Завтра ты никуда не

пойдешь. Будешь лежать тут – спокойно. Бумаги, какие нужно будет, я принесу тебе. И отвар

начну тебе давать».

-Ну что ты..- Петя опять поморщился, - это просто я руку потянул.

Марфа сняла подушку с ложа, и достала из сундука шубу. «Я тут посплю,- сказала она, -

рядом, на полу. Тебе сейчас покой нужен и воздух. Ты дыши, пожалуйста, просто дыши».

Она так и не закрыла глаз – только когда в палату стал вползать слабый зимний рассвет,

она, посмотрев на мирно спящего Петю, плеснула себе в лицо ледяной водой из кувшина, и

прошла в боковую светелку, где хранились травы.

Достав из поставца «Описание растений» Леонарда Фукса, она вчиталась в нужную главу и

пробормотала: «Господи, помоги нам. Хорошо, что я летом ее собрала, - как знала».

Войти во двор было просто – он подождал, прижавшись к шершавой, холодной стене какого-

то сарая напротив. Было сыро и ветрено, наверху, в предрассветном небе летели куда-то

легкие, серые тучи, лаяли собаки, и где-то внизу, в слободе, стучали сторожа.

-Жалко будет уезжать отсюда, - вдруг подумал Матвей, оглядывая пустую улицу. «Все ж

родное, ну как бросать это? Со времен Ивана Калиты Вельяминовы московскими тысяцкими

были, у трона государева стояли, и тут, получается, бегу я?

Ежели я сейчас к нему приду, он меня простит, но как мне Марье после этого в глаза

смотреть? Нет, погуляю на дорогах, подожду, пока умрет он – а там уже Марью с Митькой

заберу. Ладно, - он набрал в ладони чистого снега, и потер лицо, - это все потом. Сейчас –

ее светлость».

Матвей легко перемахнул через забор, и застыл, стараясь даже не дышать. Караул

стрельцов стоял у ворот, на крыльце никого не было.

-Увидят ведь, - отстранено, будто и не о себе, подумал Вельяминов. «Стоит им обернуться

кому-нибудь, сразу заметят. А я пустой, только кинжал, и все. У них ручницы, тут двадцать

саженей от забора, дурак не промахнется. Надо по-другому».