Andrew - o 8b191ad8675a2039

- Да уж выбрала я, Федор, напиток, что мне по душе - не изменю ему до конца дней своих, -

усмехнулась Феодосия.

- Вот и я тоже выбрал – он стал медленно, едва касаясь, целовать ее полуоткрытые губы, и

сначала даже не понял, что жена ему шепчет.

Феодосия отвернулась и даже в полутьме почувствовала, что заливается вся жаркой

краской.

- Понесла я, - еще раз прошептала она, спрятав лицо от Федора.

- Что? – он оторвался от ее губ и приподнялся на локте. «Что ты сказала?»

- Дитя у нас будет, Федор. Третий месяц как я непраздна, - Феодосия села, обхватив колени

руками.

- Ты уверена? – он вдруг испугался, вспомнив, как это бывало у Аграфены – боль, муки,

подурневшее, усталое лицо, и кровь, кровь умиравших в ее чреве младенцев.

- Да, - тихо ответила Феодосия. «Потому и не говорила тебе, что хотела удостовериться».

- Иди ко мне, - глухо сказал Федор, и, когда она одним легким, плавным движение оказалась

рядом, он зарылся лицом в ее распущенные, еще пахнувшие летом волосы.

-Не бойся, - проговорила Феодосия, почувствовав всем телом своим, всей душой и его страх,

и его надежду. «Доношу я нам здоровое дитя до срока, муж мой».

Федор вдруг, будто очнувшись, провел рукой по ее высокой груди и еще плоскому животу.

- Бог да благословит дитя наше, Феодосия, ибо истинно – зачато оно в любви, и в ней же

рождено будет, - Федор вдохнул ее запах – миндаль, и цветущие травы, и шепнул Феодосии:

«Знаешь, чего бы я хотел сейчас?»

- Того же, чего и я, боярин? – Феодосия прильнула к нему, словно не было у нее иной

защиты и опоры, и тихо сказала: «Возьми меня, муж мой, отец дитя нашего, возьми, ибо нет

у меня другого счастья, кроме, как, когда ты желаешь меня».

Потом она заснула, а Федор почти всю длинную, осеннюю ночь лежал, баюкая ее, сомкнув

руки на ее стройном теле там, где было еще незнакомое ему, но уже такое возлюбленное

дитя.

Святки Вельяминовы провели в своей московской усадьбе. Хоша и легко Феодосия носила

свое чрево, но Федор, раз и навсегда поклявшись себе, что будет оберегать и дитя ее от

любых, пусть даже самых малых опасностей, не захотел ехать в подмосковную на

праздники.

- Не потому я запрещаю это, Федосья, что не хочу, будто ты радовалась, - мягко сказал он,

сообщая ей о своем решении. «Сама знаешь, зима в этом году поздняя, дороги еще не

укатанные, лед….», - тут он осекся и замолчал, выругав себя втайне, - совсем некстати было

напоминать жене о том, как погиб ее первый муж. «Дорога в подмосковную длинная, ежели

что случится, - кто нам поможет? Даже если взять в дорогу бабку повивальную – все равно

опасно».

Феодосия лишь вздохнула – понятно было, что не стоило даже упоминать о прогулках

верхом или катании на санях с горки.

Оставшись в Москве, Федор каждый вечер приезжал домой пораньше – невместно и опасно

было боярыне в тягости разгуливать одной по Москве. Короткая санная прогулка – кучер, по

приказанию Федора, заботился о том, чтобы кони еле переставляли ноги, - и опять домой, в

горницы.

- Мнится мне, Федор, - язвительно сказала Феодосия раз за воскресным обедом, - что, как по

тебе, будто сделана я из глины, да и разбиться могу ненароком. Здоровье у меня хорошее,

дитя растет, как ему и полагается, - что случится, ежели, скажем, я к боярыне Воронцовой

съезжу? Однако ж ты меня теперь одну никуда не отпускаешь.

Муж, молча, отодвинул блюдо, стоявшее перед ним, и вышел из горницы, от души хлопнув

дверью, - так, что затряслись косяки.

-Ровно бешеный, - вздохнула Феодосия. «Как сказала я ему, что понесла, так изменился он –

не узнать. Будто я сосуд драгоценный – завернули меня бережно и поставили на полку». Она

уткнула лицо в рукава опашеня, и вдруг почувствовала рядом Федора.

- Прости, - сказал он, садясь рядом с ней, и привлекая ее к себе. «Прости, Федосья. Не

повторится более это. Не хотел я тебе говорить, да, видно, придется».

- Что такое? – Феодосия посмотрела в лицо мужу и ужаснулась – никогда еще не видела она

Федора таким.

- Вот ты носишь дитя наше, дай Бог, не последнее, Федосья, и для тебя оно – первое. Не

хоронила ты, упаси Боже, младенцев, не видела, как страдает кровь и плоть твоя, и

страдает-то как – ни словечка сказать не может! - Федор на мгновение прервался, и

Феодосия побоялась взглянуть ему в глаза.

-Берешь его, маленького, беспомощного, на руки, и слышишь, как вздыхает он в последний

раз, и сердечко его бьется все реже, и видишь – слезки у него на глазах, потому, хоть он и