Andrew - o 8b191ad8675a2039

мертвых и выкинутых у нее было еще больше. Так что Федор и боится, шутка ли сказать,

мало ли что с тобой случится. – Прасковья внимательно взглянула на Феодосию и серьезно

сказала:

- Ты, Федосья, не в укор тебе, все же молода еще. А Федору Васильевичу шестой десяток

скоро пойдет. Читала ж ты Библию, помнишь про царя Давида и девицу Ависагу-

сунамитянку? Вот так же и ты для Федора Васильевича – утешение на старости лет-то. Так

что ты с ним не спорь, хоша ты и новгородка и за словом в карман не полезешь.

-Всем бы такую старость лет, как Федору, - подумала про себя Феодосия, и – как ни

старалась, - покраснела. Прасковья Воронцова, посмотрев на нее, усмехнулась и сказала:

«Так-то, боярыня, дай Бог вам с супругом брака честного на долгие годы».

Внизу, в крестовой горнице, Михайла Воронцов внимательно взглянул на боярина

Вельяминова и сказал:

- Так что ты, Федор Васильевич, насчет брака для Матвея располагаешь?

- Помилуй, Михайла Степанович, шестнадцатый год отроку, - рассмеялся Федор, - отцов

наших и тех в так рано не женили. Пусть его еще погуляет, торопиться некуда. Опять же, ты

знаешь, - Матвей при царе, Господь его знает, как Иван Васильевич на это посмотрит. Нет,

погожу я еще, тем более, что Матвей теперь все больше во дворце, а не здесь.

- Я к тому, Федор Васильевич, что Мария наша, ты знаешь, в Матвееву-то сторону давно

поглядывает. А тут ей пятнадцать исполнилось, свахи стали ездить. – Михайло вздохнул.

«Оно, конечно, мы бы и не против отдать ее за Матвея – все ж сродственник, тем более, что

девка-то она у нас нравная – пока никто ей, кроме него, не приглянулся.

- Так зачем вам торопиться? – недоуменно пожал плечами Федор. «Девка молода, пускай ее

еще под родительским крылом побудет, что ж вы ее под венец гоните?»

- Мы-то не гоним, - задумчиво ответил Михайло, «однако же, ты сам знаешь, Федор

Васильевич, кровь юная в ней бродит. Степан – тот в Прасковью, тих да разумен, а Мария –

смотрю на нее и ровно вижу мать свою покойницу. Та ж волошанка по матери была, как что

не по ней – сразу в крик. Вот и Мария такая же».

- Ну, Господь даст, повенчаем, - сказал Федор. «Не этим годом, так следующим. Федосье в

начале лета срок настанет, ежели все хорошо пойдет, так что в этом году и так хлопот будет

много. Дай Бог, главное, чтоб дитя здоровое народилось».

- Рад-то, Федор Васильевич, что Федосья понесла, а? – Михайло улыбнулся.

- Сказать тебе честно, свояк, не ждал я этого. Все же, сколько она лет с мужем-покойником

прожила, и деток не нажили, да и я, сам знаешь, уже не юноша годами, а вот Господь как

решил – когда я уж, не чаял, меня и порадовать. – Федор помолчал и добавил. «А все же,

конечно, правду говорят – на костях мясо слаще, а под старость жена милее».

На Рождественке, в усадьбе Воронцовых, гадали девицы. Конечно, выйти на улицу они не

могли – невместно было это девам из боярских семей, однако же, во дворе, защищенном

высоким дубовым частоколом и воротами с тяжелыми засовами, можно было и послушать

собачий лай – звонкий – к жениху молодому, глухой – к вдовцу али старику, да и башмаки,

снявши с левой ноги, можно было перебросить через колодец – в какую сторону носком

уляжется, оттуда и быть жениху.

Маша Воронцова, как не бросала башмачок, все не была довольна – не укладывался он

носком в ту сторону, откель ей хотелось.

- Видно, Марьюшка, не ждать тебе жениха с Воздвиженки-то, - дразнили ее подруги.

Мария только встряхнула черными косами:

- Откель мне ждать жениха, только мне самой известно, - ответила она. «А вы, девы, лучше

б не болтали попусту, а пошли бы в терем – а то батюшка с матушкой вернутся, не по нраву

им будет, что мы на дворе одни стоим.

- Да уж знаем мы про женишка-то, - рассмеялась рыжеволосая Анна Захарьина. «Вся Москва

уж болтает, Марьюшка, будто нравная ты, да отказливая – а все из-за молодца некоего, что

на тебя и смотреть не желает».

- То пустое брешут! – гордо подняла голову Мария. «Пойдемте, девы, взаправду в горницы,

воск топить. Холодно на дворе-то».

После сиротского декабря начало января на Москве выдалось студеное, и возок Воронцовых

еле продвигался в наметенных за день на улице сугробах.

- Перемолвился я словом с Федором Васильевичем-то, - после долгого молчания сказал

боярин Воронцов жене. «Ох, Прасковья, ну ради чего подбила ты меня на этот разговор?

Будто я для дочери жениха выпрашиваю».