Ксения оправила рясу, и, потянув на себя одеяло, глядя в потолок, ответила:
-Это вы , Марья Петровна, от зависти злобствуете, у вас-то мужика нету. Я бы на вашем
месте пошла вон, - тонкие губы Ксении усмехнулись, - там стену строители чинят, покажите
им задницу-то, может, и спустится кто, польстится. Хотя на вашу худобу мало охотников
найдется, думаю. Да все равно – может, мягче станете немного». Девушка натянула на
плечи одеяло и повернулась к стене.
«Все равно он придет, - страстно, кусая пальцы, подумала Ксения. «Сейчас не смог, дак все
равно – придет, вернется. А я буду ждать, кроме него, мне никто не нужен. Потом
самозванца скинут, и заживем вместе. Грех, конечно, смерти человеку желать, но, ежели с
женой его что случится, - обвенчаемся. Детей ему рожу, - девушка внезапно услышала над
собой голос Мэри: «Я вам отвар сделала, выпейте».
-Не буду, - помотала головой Ксения. «Не хочу. На все воля Божья».
-Ежели к вам Федор Петрович придет все же, - усмехнулась Мэри, - за сей отвар меня
благодарить будете. Коя женщина его выпьет – та еще горячей становится. А я сегодня в
келье у Аннушки переночую».
-Хотя куда еще горячей, - подумала Мэри, глядя на то, как Ксения жадно пьет из кружки. «Ну
и славно, она завтра до обедни проспит, травы хорошие. А Марья Федоровна – та вообще из
своей кельи только в церковь выходит».
-А говорите, - заметила Мэри, полоща кружку в умывальном тазу, - что у меня сердца нет.
-Простите, - зевнула Ксения, устраиваясь поудобнее на лавке, взбивая подушку. «Посплю
сейчас, чтобы к вечеру готовой быть, ночью-то мне отдохнуть не придется, - она потянулась
и закрыла глаза.
Мэри повесила кружку на крюк – сушиться, и стала тихо, неслышно складывать свои вещи.
Матвей зачерпнул оловянной кружкой водку из ведра и, выпив, занюхал горбушкой хлеба.
В подвале было шумно, и Федор, перекрикивая рабочих, сказал: «Так, завтра все спят, благо
у них тут, - он показал рукой в сторону монастыря,- праздник престольный, грех работать.
Тако же и послезавтра – опосля праздника отдохнуть надо. Не зря я вам одно ведро обещал,
а привез – три, - мужчина усмехнулся.
Рабочие одобрительно закричали, и Матвей тихо спросил у Волка: «Возы готовы?».
-А как же, - Волк отрезал себе соленой рыбы и рассмеялся: «Соскучился, хоша она уже и с
душком, - мужчина повел носом, - а все равно – лучше нету».
-Мы с Федором туда стружек накидали, штукатурки отбитой, камней осколки – уложим всех,
холстом накроем – ничего и не заметно будет, - добавил Волк, пережевывая рыбу. «Одежда
тако же – Федор из Кириллова какие-то обноски захватил, никто на нас во второй раз и не
взглянет. А потом коней распряжем, - Михайло почесал в бороде и хмыкнул: «Без вшей-то
мы тут не обошлись, Матвей Федорович, кусаются. Тако же и блохи».
Матвей рассмеялся: «А ты что думал, Михайло – я, как еще в первый раз сюда, в Углич, к
Марфе приехал – осмотреться, - потом полгода оных тварей выводил. Теперь вот что, - он
помолчал и выпил еще водки, - вы с возами в лесу меня ждите, на той опушке, где мы
договорились. Я там, - он махнул рукой в сторону палат, - ненадолго задержусь.
-Рискуете, Матвей Федорович, - неодобрительно протянул Волк. «Может, не надо?».
-Надо, - коротко ответил Матвей и потянулся за водкой.
-Не много вам? – озабоченно поинтересовался Волк. «То ж не вино все-таки».
Матвей поднял бровь. «Я короля Генриха перепивал, - ну, сие несложно было, тако же и
царя Ивана покойного, а он мужик здоровый был. Я тоже – мужчина усмехнулся и
подтолкнул Волка: «Дай рыбы, Михайло, уж нет сил слушать, как ты тут жуешь вкусно».
-Впрочем, - заметил Матвей, кладя пласт соленого, пованивающего сазана на ломоть
черствого хлеба, ловко очищая луковицу, - куда я Машку везу, там этой рыбы – хоть лопатой
греби. Оно и хорошо, - крепкие, белые зубы вонзились в лук и Волк подумал: «Господи, а
ведь они похожи с Марфой Федоровной. Ровно кинжалы оба – маленькие, легкие, а бьют –
смертно».
Матвей сплюнул на пол кости и сказал: «Как отъедем - рябчиков постреляем, в глине их
запеку, мы так с королем Генрихом покойным делали, когда в Польше охотились. Вдвоем, -
добавил Матвей, хохотнув. «Соль у нас есть, а более ничего и не надо».
На монастырской стене было холодно, дул порывистый ветер, и Волк, запахнув полушубок,
глядя на бледную, маленькую луну, что висела среди туч, подумал: «А и вправду – днем, вон
тепло уже, солнышко припекает, а ночью – ровно зима. «В Париже о сию пору уж цветы
Читать дальше