Andrew - o 0a115616b968c99b

и никому ее более не отдам».

Он поднес к ее лицу мокрую ладонь и, вдохнув резкий запах, раздув ноздри, рассмеялся: «Ну

что, Ксения Борисовна, моей станешь – навсегда».

Девушка опустилась на колени и, обняв его ноги, счастливо улыбнувшись, – с готовностью

кивнула.

-С-снег, - ласково сказала Маша, наклоняясь, набирая его в маленькую, узкую ладошку. «С-

снег!»

-Правильно, - Мэри нежно коснулась щеки женщины и подумала: «Ну, хоть морщины ушли,

как есть стала. Бедная, кроме хлеба и воды, и не знала ничего, как похлебку попробовала,

даже расплакалась: «Горячо! Жжет!». И на дворе гуляет, каждый день, а все равно – она

бледненькая. Ну да ничего, оправится, конечно, столько лет под землей просидеть».

С крыши палат капала, звеня, вода, светило яркое солнце, и Мэри сказала: «Давай,

Машенька, птичек покормим, я крошек от хлеба взяла».

-Т-тепло, - вдруг, слабо улыбнулась Машенька. «Т-тепло!».

-Хорошо, да, - согласилась Мэри, и, взяв руку женщины, насыпала в нее крошек. «Кидай,

Машенька, не бойся. Видишь, как птички щебечут?»

-П-поют, - неуверенно ответила женщина и продолжила, более, твердо: «П-птички п-поют!».

Она раскрыла ладонь и бросила крошки – воробьи, трепеща крыльями, слетели с крыши и

женщина, повернувшись к Мэри, удивленно раскрыв глаза, проговорила: «М-много п-птиц!»

Размеренно, гулко зазвонил колокол, и Мэри, перекрестившись, бросила взгляд на

монастырскую стену – на ней кто-то копошился. Машенька дернула ее за рукав рясы, и ,

указав туда, боязливо спросила: «К-кто?»

-Рабочие – нежно ответила Мэри. «Стену чинят, милая. Ты иди, - она насыпала Машеньке

еще крошек, - вон, и Аннушка на двор вышла, погуляйте с ней».

Мэри поманила к себе дочь и тихо сказала ей на ухо: «Вы за палаты зайдите, и там будьте, я

вас потом заберу».

Аннушка кивнула и лукаво спросила у Маши: «А ты со мной крошками поделишься? Я тоже

хочу птичек покормить. Пойдем туда, - девочка указала на зады келий, - там солнышко

пригревает.

-С-солнышко, - улыбаясь, проговорила Маша. «С-солнышко, оно теплое!».

Они ушли рука об руку и Мэри, было, шагнула с крыльца вниз, как на ее плечо легла женская

рука.

-Он приехал! – свистящим шепотом сказала Ксения. «Федор Петрович! За мной приехал! Он

сегодня ночью ко мне придет!»

Мэри обернулась, и, увидев красные пятна на щеках девушки, ледяным голосом ответила:

«Я тако же в келье о сию пору буду, Ксения Борисовна, об этом вы, забыли, видно? Али

хотите, чтобы я к игуменье пошла? Это вы на Москве были дочь царская, а тут – такая же

инокиня, как и все. За блуд ваш насидитесь в тюрьме монастырской, на чепи».

-Марья Петровна! – девушка уцепилась за ее руку. «Я прошу вас, прошу! Пожалуйста!

Переночуйте с Аннушкой сегодня».

-Еще понесет, - мысленно вздохнув, подумала Мэри, - я уеду, вон, раз Федор тут, а эта –

младенца невинного душить будет, не дай Господь. Федор-то – из монастыря забирать ее не

станет. Да и вообще, - Мэри внезапно разозлилась, - хватит уже. Взрослый мужик, нечего его

блуд покрывать. Да и опасно это, ежели их вдвоем застанут, нам тогда с Аннушкой и Машей

отсюда долго не выбраться».

Она стряхнула руку Ксении и твердо сказала: «Нет!»

-Сучка, - выплюнула Ксения, - сучка лицемерная! Ну, так я под него где угодно лягу, хоша

тут, - она указала на лужи посреди двора.

-Сие дело ваше, - безразлично ответила Мэри, - однако ж из кельи я уходить никуда не

собираюсь.

Женщина пожала плечами и, сойдя с крыльца, направилась к церкви. Взглянув через плечо,

- незаметно, - она увидела, как хлопает Ксению дверью палат. Резко повернув, Мэри стала

прогуливаться по протоптанной вдоль стены дорожке.

-Сие племянница моя, Марья Петровна, - усмехнулся Матвей, указывая Волку на маленькую

женщину в черной рясе и черной, отороченной мехом, душегрее, что, задрав голову,

рассматривала каменную кладку стены.

Волк сунул руку в карман армяка и, невзначай, раскрыл ладонь.

-Умно ты это придумал, - одобрительно сказал Матвей, увидев, как монахиня наклонилась, и,

достав что-то из сугроба, спрятала в рукаве.

-В Японии научился, - усмехнулся Волк. «Штучка простая, долотом из липы недолго

выдолбить, и крючок ввинтить. А мы потом на веревке поднимем, и все. Никто и не заметит

ничего».

Монахиня быстрым шагом вернулась в палаты, и Матвей сказал, опускаясь на колени: «Ну,

давай, хоша для вида тут повозимся, чинить тут нечего, конечно, зато все заметно – кто идет