холодная, - он подышал на длинные пальцы и осторожно проговорил: «Поедем со мной,
милая. Пожалуйста, поедем. Я ведь люблю тебя, Марья, как тогда любил, так и теперь».
-Я с Митенькой буду, - Марья Федоровна опустила блуждающие, пустые глаза и Матвей
невольно поежился. «Сыночек наш царствует, ты ведь сего хотел, Матюша, как меня, опосля
Ивана Васильевича, в постель уложил? Отомстить хотел царю, чтобы сын твой, а не его, на
троне сидел? Ну так получилось у тебя».
-Нет, - сказал он жестко, встав, тряхнув ее за плечи. «Я тебя хотел, Марья, тебя, слышишь!»
-Хотел, так увез бы тогда, от сестры твоей, - женщина отстранилась. «А ты ее выбрал, ну
хоша сына нашего спас, и на том спасибо тебе. Никогда я не любила никого, окромя тебя,
Матюша, никогда, - она опустила голову, раскачиваясь, неслышно плача, кусая губы.
-Жив сыночек, жив Митенька, - донеслось до Матвея.
Он наклонился, и, поцеловав женщину в лоб, шепнул: «Прощай, Марья». Она положила руки
на вышивку с образом Спаса и Матвей, увидев золотые волосы, ореховые глаза, было,
хотел, что-то сказать.
Тонкие, сухие пальцы погладили лицо на вышивке, женщина ударилась лицом о пяльцы, что-
то бормоча, и Матвей, не оборачиваясь, вышел из кельи в холодный, белого камня коридор.
Маленький, коротко стриженый, белобрысый мужик в потасканном армяке прицелился и
рябчик, хлопая крыльями, свалился с ветки.
-Вы должно быть, белку в глаз бьете, Марья Петровна, - одобрительно заметил Волк,
поднимая птицу.
-Меня матушка стрелять учила, - рассмеялась Мэри, - и батюшка тоже – меткий был. Ну, а
потом мы с Робертом оба охотиться любили, мы, когда после венчания на север поехали, от
рассвета до заката в седле были. И на медведей я ходила, в Швеции, - она оглянулась и
тихо добавила:
-Машенька-то, бедная, от Матвея Федоровича не отходит, спасибо вам, Михайло Данилович,
что присмотрите за ними. Дяде Матвею все же семьдесят лет, не шутка. А мы с вами в
Лондоне встретимся? – женщина засунула пистолет в карман армяка.
-Да уж наверное, - смешливо отозвался Волк. «Вы там ранее меня будете, все же до Белого
моря тут ближе, чем до Ладоги. А потом, как обустроитесь – приезжайте с Энни в Париж,
повидаться».
-Спасибо, -отозвалась Мэри, глядя в сторону костра, что горел на опушке. «Я думаю, Джон
меня в Германию пошлет, так что заглянем к вам по дороге».
Волк откашлялся и осторожно спросил: «А вы еще работать собираетесь, Марья Петровна?»
-А как же, - безмятежно отозвалась Мэри, натягивая овчинные рукавицы. «Я людям языки
хорошо развязываю, Михайло Данилович, к тому же я вдова теперь, - губы женщины на
мгновение дернулись, - для работы сие только на руку.
-Так вы, может, еще и замуж выйдете, вам же и тридцати нет, - еще более осторожно
продолжил мужчина.
-После Рождества двадцать восемь исполнилось, - Мэри мимолетно улыбнулась, - мне бы
дочь вырастить, Михайло Данилович, не до замужества мне. Да и потом, не люблю я дома
сидеть, я с пятнадцати лет нашим делом занимаюсь, тако же и с Робертом познакомилась. А
вы Полли не видели, как в Лондоне были? – спросила она, выходя на узкую тропинку.
-Нет, - ответил Волк, разглядывая ее прямую, жесткую спину.
-Мне Марфа Федоровна сказала, что пришлось им из Рима бежать, а там уже, из Франции,
они в Новый Свет отправились, с экспедицией. Но вот должны этим летом вернуться.
-Встречу, значит, сестричку мою, - нежно проговорила Мэри.
-Мы же с ней двойняшки, всю жизнь вместе. У нее муж хороший, очень хороший человек, как
мой Роберт покойный был. Роберт же, - Мэри обернулась, - пока мы в Копенгаген не уехали,
для Джона людей убивал. Ну, кого надо было, сами понимаете, - она улыбнулась, и
добавила: «Он еще при батюшке Джона, старом мистере Джоне, начал».
-А в Копенгагене он чем занимался? – поинтересовался Волк, глядя в большие, лазоревые
глаза.
-С Энни дома сидел, еду ей готовил, читать учил, гулял,- Мэри даже рассмеялась. «Там же я
работала, при дворе короля Кристиана. А сейчас дядя Мэтью туда едет».
-А вы откуда знаете? – изумился Волк. «Он же никому не говорил, куда Машеньку везет».
-Сие дело нетрудное, - рассмеялась Мэри, - это вы просто с дядей Мэтью недавно знакомы.
Он всегда говорил, что на старости лет в Копенгагене хочет осесть».
Она вышла на опушку и весело сказала: «Ну, вот и рябчики, давай-ка, Энни, ими займемся!»
-Мы сами с Машенькой сделаем, - Матвей поднялся и улыбнулся дочери: «Пойдем,
Читать дальше