Andrew - o 0a115616b968c99b

Машенька, научу тебя, как их готовить».

Он подал дочери руку, и та, доверчиво посмотрев на отца, вдруг сказала: «Х-хорошо, б-

батюшка».

Матвей заставил себя сглотнуть слезы и подумал: «Ничего, оправится. Буду заниматься

каждый день , гулять с ней буду, в церковь ходить. Ну что мне там, в Копенгагене – я же не

при дворе, так только, сиди, держи безопасный дом, людей встречай и провожай. Времени

много, поставлю на ноги».

-К-красиво, - сказала Маша, указывая на промоину в снегу. Матвей посмотрел на жухлую,

зимнюю траву и вдруг увидел свежую, зеленую, пробивающуюся через слой палых листьев.

-Очень красиво, доченька, - сказал он, поцеловав женщину в колючий, золотистый затылок.

Матвей подсадил дочь в седло и поправив стремя, рассмеялся: «Ты не бойся, милая,

кобылка смирная, будешь на ней ровно как на лавке».

Маша опасливо протянула руку и погладила гнедую гриву. Лошадь ласково, тихо заржала.

-Последите тут , - велел Матвей мужчинам и, кивнув Марье, сказал: «Отойдем».

-Значит так, - Матвей вздохнул – Федор тебя прямо с рук на руки должен передать нашему

человеку. Запоминай: как доберетесь до Новых Холмогор, придете в порт, там спросите

мистера Майкла.

-А фамилия как? – поинтересовалась Мэри.

-А кто ж его знает? – Матвей пожал плечами. «Он на работу нанимался, когда у Джона отец

умирал, написано: «Мистер Майкл», и все. Тех лет документы вообще – половину сожгли, как

ее Величество скончалась, не след такое хранить было, - он усмехнулся, а половину –

разбирают еще, концов не найдешь. Ну, вроде тем годом присылали почту, там он еще пока.

-Чем занимается-то? – поинтересовалась Мэри, разглядывая весеннее небо.

-Священник он, англиканский, ну, как ты мне рассказывала, на Москве у вас тоже такой был,

- ответил Матвей.

-Да, - женщина кивнула, - мы через него донесения передавали на корабли. Все сделаю,

дядя Мэтью, - она улыбнулась, - спасибо, что помогли нам.

Мэри поцеловала Матвея в щеку и тот ворчливо сказал: «Дом-то ваш, в Копенгагене,

хороший? А то я и не был никогда у вас, а мне там жить теперь».

-Очень, - рассмеялась племянница, и гавань там рядом. Будете ходить, пиво пить, а

Машенька пусть чаек кормит.

-Ну, пойдем прощаться, - вздохнул мужчина, - до Ладоги путь неблизкий.

Матвей поманил к себе Федора и строго, шепотом сказал: «А ты к Лизавете загляни, как в

Ярославль возвращаться будешь, не оставляй ее надолго с детьми-то, одну. И осторожней

будь, коли казнят тебя, али еще что – Лизавета с тремя детьми на руках останется, куда ей

деваться?».

Федор улыбнулся: «Да не казнят, Матвей Федорович, мы уж все обделаем, как надо,

Василий Иванович на престол сядет, и заживем спокойно».

-Ну-ну, - только и ответил Матвей, подставив лицо яркому солнцу. «Весна-то пришла,

Михайло, - он улыбнулся и взял маленькую руку дочери: «Весна, Машенька».

-Т-тепло, п-папа, - тихо ответила женщина. «Т-тепло».

Волк перегнулся в седле, и, пожимая Федору руку, едва слышно шепнул: «А ты помни,

шурин, что я тебе в подвале сказал, не забывай».

-Ладно, - буркнул, покраснев мужчина и обернулся к сестре: «Поехали уже, может, на Двину

доберемся, и лед к тому времени сойдет, лодку возьмем».

-Счастливого пути, Марья Петровна, - Волк внезапно склонился над ее рукой. «А с тобой,

Энни, мы на Темзе покатаемся, - добавил он, смеясь. «Кузина твоя, Белла, уж должна в

Лондоне быть к тому времени, ей тринадцатый год, подружитесь».

Мэри перекрестила их и, смеясь, велела: «На рожон там не лезьте, поняли?».

-Вы тако же, - улыбнулся Матвей и пришпорил своего коня.

Волк посмотрел вслед трем всадникам, что поехали по дороге, ведущей на север, и тихо

спросил: «Все хорошо с ними будет, Матвей Федорович?»

-Марье пальца в рот не клади, - тихо присвистнул Матвей, оглянувшись на Машеньку, - та

ехала медленно, рассматривая ветви деревьев вокруг. «Так что ты за нее, Михайло, не

беспокойся, - она тебя в Лондоне первая встретит».

Волк еще раз оглянулся – но на дороге уже никого не было. Темный, глухой лес стоял

стеной, где-то тоскливо, низко кричала птица, и Волк, поежившись, крепче взялся за поводья.

Высокий, широкоплечий человек в черном, потрепанном камзоле шагнул в лодку и,

завернувшись в толстый плащ, - который день беспрерывно лил еще холодный, весенний

дождь, велел на ломаном, с акцентом, русском: «К фактории».

Он обернулся на корабль, и, усмехнувшись, незаметно погладил тяжелый, кожаный мешочек