Andrew - o 0a115616b968c99b

Данилович выведет отсюда, вместе с Ванечкой. Все, идите, - приказала она.

Федор привел помост в порядок, и, отойдя на несколько шагов, хмыкнул: «Хорошо

получилось, конечно, коли не знать, что тут тайник – ни в жизнь не догадаешься».

Когда они уже шли по пустому, с закрытыми лотками мосту, Федор сказал, глядя прямо

перед собой:

-Нарисую Ване кое-что. Хоть тут ни холста, ни красок подходящих – ничего, на доске тоже

получится. Как, - он вдруг рассмеялся, - синьор Леонардо это делал. Видел же ты в Париже

ту его картину, что король Франциск покойный купил, еще в том веке? – спросил он у Волка.

Тот вспомнил смуглое, спокойное лицо женщины, легкую улыбку на тонких губах, мирно

сложенные руки. «Да, - тихо ответил Волк, - я и не знал, что такая красота на свете бывает,

Федор Петрович».

Мужчина вдруг остановился и сказал, засунув руки в карманы: «Когда-нибудь, Михайло

Данилович, ее весь мир увидит, эту синьору, поверь моему слову. Ну, все, - он пожал ему

руку, - ночью встретимся. Спасибо тебе, - добавил Федор, и, не оборачиваясь, пошел вверх,

к усадьбе.

Петя встал навстречу вошедшим в келью стрельцам и сказал: «Все, он готов».

-Еще не проснулся, - хохотнул кто-то из мужчин, рассматривая сонное личико ребенка, что

лежал на руках у Пети. «Ну да ничего, как петлю ему на горло накинут – так быстро глаза

откроет».

-Ты, главное, ничего не бойся, Янушка, - вспомнил Петя свой спокойный, уверенный голос.

«Ты выпей вот это, пряником заешь…

-Пряники! – восторженно перебил его ребенок. «Я их только один раз ел, пан Петр! Такие

вкусные!»

-Ну, вот сейчас еще раз попробуешь, - Петя стал осторожно наполнять деревянную пробку

фляги темным настоем. «Так вот, выпьешь и заснешь, а потом – проснешься. И не пугайся, я

тут, я с тобой».

Мальчик кивнул и вдруг спросил, задержав его руку: «Пан Петр, а что с моей матушкой

будет?»

Петя ничего не ответил, только погладив брата по рыжей голове. Он почувствовал горячие

слезы у себя на руке и шепнул: «Не надо, Янушка, не надо, милый мой. Просто выпей, и

все».

-Какой день сегодня хороший, - подумал Петя, выходя вслед за стрельцами из Фроловских

ворот. Две шеренги солдат сдерживали толпу, и, спускаясь вниз, к помосту, он услышал чей-

то звонкий голос сзади: «Сие доблесть великая – ребенка вешать, сразу видно – смельчак у

нас боярин, ничего не боится!»

Толпа заволновалась, загудела, кто-то стал всхлипывать, и Петя, сжав зубы, подхватив

брата удобнее, - пошел к помосту.

-Был бы твой отец рядом – голову бы тебе снес, - все не унимались в толпе. «Эх, вот кого

царем выбирать надо было – Федора Петровича!».

Но тут Петя услышал вой, улюлюканье и, чуть повернув голову, заметил Заруцкого, которого

двое стрельцов волокли по булыжнику. Изуродованные ноги атамана оставляли после себя

кровавый след на серых камнях. «Да, - безучастно подумал Петя, - восходя на помост, - его

же пытали там, в приказе Разбойном». Он передал брата высокому, мощному палачу. Тот

одними губами сказал: «Все будет, как надо», и Петя, опустив рыжие ресницы, сбежав вниз, -

принял от холопа поводья своего гнедого жеребца.

Михаил Федорович уже был в седле – окруженный ближними боярами. «Молодец, Петр

Федорович, - царь похлопал его по плечу. «Это ты, верно, придумал, - Заруцкого с Мариной

опосля ребенка вывести. Они уж о Воренке и забыли, вона, - царь кивнул, - навозом их

закидывают. Ну, - он махнул унизанной перстнями рукой, - начинаем.

Дьяки, развернув грамоты, стали выкрикивать, царский указ. Петя посмотрел на Марину –

она стояла, привязанная к столбу, с непокрытой головой, ветер шевелил черные, с

проседью, локоны.

-Шлюха! – заорали из толпы. «Блядь польская, подстилка!»

Михаил Федорович поманил его к себе и усмехнулся: «Сия Марина, я смотрю, истаскалась

вся, за те три дня, что мы от нее Воренка отсадили, там как бы ни сотня стрельцов ее келью

навестило. Ну да впрочем, она и раньше – не первой молодости была».

Палачи раздели Заруцкого, и, приподняв его, стали насаживать на кол. «Когда он тонкий, -

царь внимательно следил за лицом атамана, - сие лучше, дольше мучаются. И правильно,

что дощечку прибили, пусть, - Михаил Федорович рассмеялся, - отдохнет».

Заруцкий, почувствовав боль, стал вырываться и кричать – отчаянно, пронзительно. Петя

посмотрел на спокойное лицо женщины – она стояла, смотря куда-то вдаль, поверх

темноволосой, окровавленной головы атамана. «Так близко от нее кол, - подумал Петя, - она