Andrew - o 0a115616b968c99b

потому что не один, так другой, на Красной площади непременно появятся».

Когда они уже спускались по узкой лестнице в малую трапезную, Бучинский, помолчав,

сказал: «Вы же понимаете, пан Богдан, пани Ксения в Кремле недолго должна пробыть. Да,

впрочем, государь, и сам это мне сказал, еще утром. Незачем. – Бучинский задумался, -

давать пищу слухам.

- Ну, так пусть постригается в Новодевичьем монастыре, и дело с концом, - удивленно

ответил Бельский.

- Слишком уже это близко, - вздохнул пан Ян, и, выпятив губу, проговорил: «Ну, подумаем».

Мэри, стоявшая на коленях перед большим, обитым парчой креслом, прервалась и, подняв

глаза, сказала: «Государь, пожалуйста, я прошу вас, не трогайте Ксению Борисовну. Она

еще нездорова, после того, как…, - женщина не закончила, и, почувствовав, как сильная рука

наклоняет ее голову обратно, успела добавить: «Не надо, я прошу вас».

Дмитрий усмехнулся, и, повернувшись, посмотрев на обнаженную Ксению, что стояла в углу

опочивальни, велел: «Так, глаз не отводи, смотри. Иди, ложись, на спину, и ноги раздвинь,

должна помнить, - как. Он кивнул на огромную, с резными столбиками, кровать.

- Государь, - плечи девушки чуть задрожали. «Пожалуйста, мне больно…».

Дмитрий, холодно улыбаясь, заметил: «Ну, сие, царевна, пройдет, надо потерпеть. Впрочем,

- он задумался, - не хочу омрачать ночь перед венчанием на царство, твоими рыданиями.

Марья Петровна, - он почти ласково погладил белокурые волосы,- нам поможет. А я пока

полюбуюсь, - он отодвинулся и Мэри, непонимающе, спросила: «Что?».

Дмитрий рывком поднял ее с персидского ковра и толкнул в сторону кровати.

- Государь, - пробормотала Мэри, - я не…

Она почувствовала холодок клинка у шеи, и, встав на колени, опустила голову между

разведенными в стороны ногами девушки.

- Вот так, - сказал Дмитрий, садясь в кресло. «Вот так, дорогая моя Марья Петровна».

Он вдруг услышал тихий стон, и заметил, как Ксения, подавшись вперед, прижимает к себе

голову женщины.

Мэри почувствовала его дыхание прямо у своего уха: «Очень хорошо, Марья Петровна, -

прошелестел голос Дмитрия. «Видите, царевне нравится, да и кому бы, не понравилось».

Он устроился сзади, и Мэри, ощутив его в себе, сдержав слезы, - протянула руку вверх.

Ксения нашла губами ее ладонь и так и не отрывалась – до конца.

Федор высунул голову из светелки и прислушался – предрассветная Москва была тихой,

сумрачной, в деревьях, что росли у ручья, едва начали распеваться птицы.

- Южный ветер, как по заказу, - усмехнулся он, и, обернувшись, велел: «Так, собираемся».

- Может, вам-то не стоит, - сумрачно проговорил Шуйский. «Зачем рисковать?».

- А я на Красную площадь не пойду, - расхохотался Воронцов-Вельяминов, - не дурак же я.

Он развернул искусно вычерченный план города, и, окунув перо в чернильницу, поставил на

нем точку.

- Вот тут все и сделаем, - улыбнулся Федор, - вы потом, по мосту наплавному, к Троицкой

церкви переберетесь, там из Замоскворечья толпа на Красную площадь валить будет,

затеряетесь. А я в лодку прыгну и сюда вернусь.

- Просто, Василий Иванович, - мужчина посмотрел на плетеную корзину, что стояла на

берегу, у воды, на сложенный в ней холст,- сие, насколько я знаю, не делал еще никто,

посмотреть-то хочется, - Федор рассмеялся.

Шуйский взглянул на него и вдруг сказал: «Жалко, Федор Петрович, что вы, вместо того,

чтобы строить, или вот такое придумывать, - саблю в руки взяли».

- А что делать? – мужчина вздохнул. «Вот выгоним эту шваль, царя Земский Собор выберет,

- я меч деда своего на стену повешу, и за старое примусь, раствор месить буду, и камни

таскать».

Воронцов-Вельяминов натянул старый, в прорехах, кафтан, и поскреб в рыжей бороде.

«Обросли мы тут с вами, Василий Иванович, аки святые отцы, а, впрочем, оно и к лучшему,

не узнают».

- Ну, - Шуйский тоже стал одеваться, - ваши пятнадцать вершков, Федор Петрович, всей

Москве известны, да и весите, вы, должно быть, больше шести пудов».

- Больше, - усмехнувшись, согласился Воронцов-Вельяминов, - эта корзина меня бы не

выдержала.

Шуйский перекрестился. «Не приведи Господь, Федор Петрович, в сие человека сажать».

- Это пока, - коротко заметил Федор, и, отдернув занавеску, чуть свистнув, велел

появившемуся на пороге мальчишке: «Зови там всех, пора и выходить».

Звонили, звонили колокола кремлевских соборов, звонили колокола Троицкой церкви, и

Энни, отложив Евангелие, вздохнув, спросила: «Мама, а мы скоро домой поедем?».