Andrew - o 0a115616b968c99b

разочарованно сказал: «А хлеба-то я вам не взял, забыл».

- Ну да ничего,- он вскочил на ноги,- легкий, высокий, сероглазый,- завтра принесу. А пока

рыбу ешьте, у вас ее много,- он взглянул на белый, влажный песок пляжа, и вдруг, на

мгновение, закрыв глаза, стиснув кулаки, сказал себе: «Не смей! Ты уже большой, не смей

плакать!»

Мальчик стер слезы, и не выдержал – зарыдал, опустившись на траву, пряча лицо в коленях.

-Не надо, - раздался сзади тихий голос. Он повернулся, и, не глядя, прижавшись мокрой

щекой к черному, траурному платью матери, расплакался еще сильнее. Полли гладила сына

по голове, следя за серыми волнами, а потом сказала: «Хочешь, сходим к папе? Или тебе

надо побыть одному?»

Александр шмыгнул носом, и, утерев лицо рукавом льняной рубашки,- кивнул, взяв мать за

длинные, смуглые пальцы.

Полли встала, держа сына за руку, - подол платья бился на ветру, и, оглянувшись на залив,

подумала:

-Правильно я сделала, что не отпустила Александра с месье де Шампленом на континент.

Ребенку еще семи лет не было, какие экспедиции? Он, конечно, рвался, бедный, просил

меня – хоть посмотреть на то место, где Фрэнсис погиб. Ну, ничего, осенью уезжаем уже

отсюда, тем летом кораблей не было, а в сентябре – месье де Шамплен обещал, что

обязательно отплывем. Бедная матушка, думает, наверное – случилось что-то, почту-то

никак не послать.

Кладбище было небольшим и ухоженным. «Климат тут хороший,- вздохнула Полли,

открывая деревянную калитку,- вон, те из колонистов, что в предыдущем поселении жили, на

острове Сен-Круа, говорят, что там гораздо хуже было. Ну, и аптека моя помогает, конечно».

Женщина и ребенок остановились у простого камня с крестом.

-Мама,- Александр поднял глаза,- а потом можно будет папу похоронить дома, в Англии? Ну,

осенью, как мы уедем.

Полли помолчала, и, наклонившись, поцеловала сына в затылок: «Мы вернемся за папой,

милый, обещаю. Ты же знаешь – мы сначала плывем в Ля-Рошель, потом едем в Париж, и

только после этого – домой. Папа же говорил с тобой о его работе, ты понимаешь – пока

надо, чтобы его могила была здесь».

Александр кивнул, и, погладив камень, сказал: «Вот, папа, я пришел. Давай я тебе все

расскажу, хорошо? И про учебу тоже».

-Ты побудь с папой,- ласково попросила Полли сына, - а я в аптеку пойду, сегодня индейцы

должны приехать, надо для них снадобья подготовить.

Она еще раз поцеловала Александра, и, уже у выхода, оглянулась – мальчик стоял, склонив

голову, что-то тихо говоря.

Полли посмотрела на черный, детский камзол, на маленькую шпагу, и подумала: «Господи,

сирота. Мы с Мэри в пять лет сиротами остались, а этот – в шесть. Как раз прошлым годом, в

это же время месье де Шамплен вернулся с континента. С телом Фрэнсиса, в закрытом

гробу. Я же просила его, умоляла – хоть бы на мгновение взглянуть на его лицо. А он тогда

посмотрел куда-то в сторону и ответил: «Да там и лица нет, мадам Полина, мы же долго его

везли, да и жарко уже. Простите».

В аптеке было тихо и пахло травами. Хирург, месье Довилль, высунул голову из своей

приемной и весело сказал: «А я вас уже заждался, мадам Полина, микмаки приехали, два

десятка человек на этот раз. Вождь с месье де Шампленом разговаривает, а остальные

сейчас придут, так что начинаем прием».

Полли улыбнулась, и, поправив черный холщовый чепец, засучив рукава платья до локтей,

надев передник, направилась к колодцу, что стоял в центре большого, мощеного камнем

двора,- надо было греть воду.

-Жалко, что вы уезжаете, конечно,- зорко взглянул на нее Довилль, когда она внесла

большой медный таз с прокипяченными инструментами. «Все-таки и библиотека на вас

держится, и в театре вы играли, мадам Полина...

Полли улыбнулась, раскладывая стальные ножи на полотенце: «Ну, месье Довилль,у меня

сын, мальчику надо учиться, он способный ребенок, а пока тут появится университет – Полли

пожала плечами,- много воды утечет».

В дверь постучали, и Полли, впустив высокую, в расшитом бисером кожаном халате,

женщину, с ребенком в перевязи, вежливо сказала, подбирая слова: «Садитесь,

пожалуйста!».

-И язык местный выучила, - вздохнул про себя Довилль, осматривая ребенка. «Как полгода

со дня смерти ее мужа прошло – уж кто только ей руку и сердце не предлагал. Я тоже,

кстати. Жалко ведь – красивая женщина, молодая еще, хозяйственная, умная, и сын у нее

прекрасный. Но нет, не хочет, не хочет, говорит, нечего ей тут делать, домой тянет, во