И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Лишь после того, как «решение ЦК КПСС» в письменном виде поступало в командирующую организацию, отъезжающему наконец-то выдавались загранпаспорт и авиабилет. И даже это еще не было гарантией, что вас не задержат пограничники при паспортном контроле. Известен скандальный случай, когда ака­демик Е.К. Завойский, впервые выезжавший за рубеж и чуть ли не державший в руках документы, был задержан унизи­тельным образом, без объяснения причины. Не сумел помочь даже А.П. Александров, в институте которого Евгений Кон­стантинович работал. Причина так и осталась неизвестной, хотя Завойский — отнюдь не рядовой ученый. Он был, несомнен­но, великим физиком. Это ему принадлежит одно из фунда­ментальнейших открытий — парамагнитный электронный ре­зонанс. То, что он не получил бесспорно заслуженную им Нобелевскую премию за это открытие, объясняется в первую очередь тем, что его недостаточно знали за рубежом. Завойский очень переживал свою историю с поездкой, вернее, не-поездкой за границу, несомненно, обиделся на А.П. Александрова, которого считал всесильным, перестал бывать в лаборатории и вскоре умер.

Вернемся к нашей IV Гравитационной конференции. Нака­нуне отъезда в Лондон стал известен окончательный состав де­легации. Из списка «выпали» Гинзбург и я. Я решил обратиться к Семенову, который был в то время, как мы уже знаем, вице- президентом АН СССР и кандидатом в члены ЦК КПСС, то есть имел влияние в партийных кругах. Он позвонил в ЦК и сумел убедить партийного чиновника в важности поездки ди­ректора Института теоретической физики на эту конферен­цию. На следующий день в отношении меня появилось поло­жительное решение. О Гинзбурге параллельно хлопотал президент Академии М.В. Келдыш, и его хлопоты также за­вершились успехом. Таким образом, в начале августа 1965 г. Гинзбург и я «лишились невинности» — впервые отправились в Западную Европу.

Следует сказать несколько слов о делегации, в состав ко­торой мы входили. Руководителем был утвержден академик

В.А. Фок. Фок был одним из грандов современной теорети­ческой физики, глава ленинградской школы. Мне вспоминается грузный человек высокого роста с характерным скрипучим го­лосом, что объяснялось его глухотой. Он был строг и суров в дискуссиях, да и в суждениях о некоторых людях. Однако, как показали мои многолетние отношения с ним, в душе он был мягким и добрым человеком, в нем даже было что-то детское. Также заслуживает быть названным казанский математик А.З. Петров, имевший успехи в развитии отдельных математи­ческих аспектов теории относительности, которому Владимир Александрович всегда покровительствовал.

Другой «заметной» фигурой в делегации был Яков Терлец­кий, профессор МГУ. Среди физиков этот человек уже тогда имел не очень хорошую репутацию. Помимо участия в исто­рии с Капицей, о которой я рассказывал выше, о нем было известно, что за одну из аморальных историй, числившихся на совести Терлецкого, академик М.А. Леонтович не пустил его в свою квартиру, захлопнув дверь.

«Руки на руль!»

Итак, на пленарном заседании IV Гравитационной конфе­ренции я сделал доклад о наших с Е.М. Лифшицем работах о сингулярности в общих космологических решениях уравнений Эйнштейна. Это был по существу мой первый публичный док­лад на английском языке, которым я в то время еще не очень владел, осваивая его самостоятельно. Доклад вызвал интерес, запомнилась активная реакция американского теоретика Чарль­за Мизнера, с которым наши научные интересы впоследствии пересеклись еще раз.

Мы с Фоком посетили почти все известные музеи Лондона. Наши привычки совпали: мы оба не любили в одиночку бро­дить по чужому городу. Как-то мы, помнится, много часов провели в Национальной галерее и неожиданно встретились у знаменитой картины Гойи «Портрет донны Изабеллы». Фок был потрясен не только мастерством художника, но и красо­той донны Изабеллы, долго говорил мне о своем впечатлении. Его реакция была для меня несколько неожиданной, так как в нашем кругу он слыл «сухарем».

После окончания конференции мы с Гинзбургом были при­глашены в Кембридж и Оксфорд, где я встретился с моими коллегами, многих из которых знал лишь заочно. Как извест­но, по знаменитым газонам Кембриджа и Оксфорда можно гулять только членам колледжа. Когда профессор Д. Шенберг, близкий друг Ландау и Капицы, прогуливал нас с Гинзбургом по этим газонам, я уверенно заявил, что у нас в Черноголовке будут такие же. Гинзбург быстро поколебал мою уверенность, процитировав Ильфа и Петрова: «Не выйдет, мальчик, комикование по Ч. Чаплину». Время, к сожалению, показало, что его скептицизм был оправдан.