И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Советский Союз представляла многочисленная делегация, а так как конференция была международной, то состав нашей де­легации утверждался в ЦК. Руководителем назначили некоего М. Мещерякова, занимавшего должность начальника Главка ускорителей элементарных частиц Госкомитета по мирному ис­пользованию атомной энергии. То есть не ученого, а чиновника.

Ландау и я входили в состав делегации. Для Льва Давидови­ча это было счастливой возможностью встретить друзей, с ко­торыми он работал в Цюрихе и Копенгагене в начале 30-х. Ландау подолгу засиживался во время обеда с Виктором Вайскопфом, Рудольфом Пайерлсом и другими. Регулярно утром или вечером Мещеряков из Главка проводил совещание деле­гации. На одном из первых таких совещаний он произнес сак­раментальную фразу: «По-видимому, контактов избежато не удастся». У этого «руководителя» науки были свои представле­ния о характере научной работы.

Иногда на столе, за которым обедал Ландау со своими дру­зьями, появлялась бутылка сухого вина, как это принято во всем мире. Бдительный Мещеряков не прошел мимо столь кра­мольного факта. Было проведено закрытое совещание руко­водства делегации, где он потребовал принять «серьезные меры» к академику Ландау, который «систематически пьянствует с западными учеными». Надо иметь в виду, что Ландау вообще не употреблял спиртных напитков, разве что в исключительных случаях мог пригубить бокал. Этот факт был хорошо известен всем друзьям Дау, и поэтому на праздновании его 50-летия в 1958 г. в Институте физпроблем рядом с Ландау сидел «дежур­ный выпивала». Ландау чокался с поздравлявшими его друзья­ми, а содержимое бокала выпивал «дежурный выпивала» со специально приклеенным для этого случая красным носом. Что же касается «руководства» делегации, то оно, по моим наблюдениям, не просыхало, поскольку на научных заседаниях им делать было нечего.

Это была последняя международная конференция, в кото­рой участвовал Ландау, так как через два года, после трагиче­ской автомобильной катастрофы, такой возможности он уже больше не имел.

Во власти «инстанций»

Все, что было описано выше, происходило во времена хру­щевской «оттепели». Развенчание «культа личности», освобож­дение сотен тысяч политзаключенных из лагерей, «раскрепо­щение» крестьян и выдача им паспортов, общая демократизация жизни, получившая название «оттепель» — бессмертные за­слуги Хрущева. Однако страна оставалась закрытой. Правда, случались и проблески. Вспоминается Всемирный фестиваль молодежи и студентов в 1957 г., когда, несмотря на все приня­тые властями меры, «контактов избежать не удалось».

К сожалению, под конец пребывания Хрущева у власти тя­желый идеологический груз прошлого, а также, по-видимому, интриги его ближайших помощников разладили его отноше­ния с интеллигенцией, в частности и с Академией наук. Это совпало по времени с кампанией Хрущева по ограничению власти партийной бюрократии, у которой он незадолго до того отнял ряд привилегий. Все это в итоге и привело к заговору против Хрущева, который завершился приходом к власти его ближайшего «друга» Л.И. Брежнева.

Одна из последних «инициатив» Хрущева состояла в том, чтобы серьезно обсудить вопрос о закрытии Академии наук главным образом в связи с тем, что Академия отказывалась поддерживать сельскохозяйственную лженауку и ее предводи­теля Трофима Денисовича Лысенко (кстати, академика). От­дел науки ЦК КПСС при Хрущеве также проводил наукоборческую политику, оказывая поддержку всяческим проходимцам, прикрывавшимся идеологическими лозунгами.

Однако в сентябре 1964 г. было принято решение Совета Ми­нистров о создании в составе АН СССР Института теоретиче­ской физики. Но в Отделе науки ЦК с президентом Академии М.В. Келдышем отказывались даже разговаривать о назначении меня директором этого института. В те годы в Отделе науки еще играли важную роль люди, которые в свое время называли Ландау «дутой величиной, заслуги которой искусственно разду­ваются Западом». Но 14 октября 1964 г. состоялся известный пленум ЦК, на котором Хрущев был снят и где одним из глав­ных его прегрешений тогдашний идеолог партии М.А. Суслов назвал разлад отношений с Академией. Чиновники Отдела на­уки на это замечание немедленно прореагировали, и уже на следующий день затребовали мое личное дело.

Я вернулся к этой истории, поскольку она является нагляд­ной иллюстрацией того, что коммунистическое государство с его четко организованной структуризацией было системой, как говорят физики, с дальнодействием. Любые, даже небольшие, изменения в Кремле тут же отзывались на судьбе рядовых граж­дан. В январе 1965 г. я был назначен директором Института теоретической физики, а с 1 мая приступил к исполнению своих обязанностей.