Вэчел Линдсей: Стиотворения и поэмы

The old rhymes rang in the sunlit mist

That we this hour regain –

Song-fire for the brain.

When my hands and my hair and my feet you kissed,

When you cried for your heart’s new pain,

What was my name in the dragon-mist,

In the rings of rainbowed rain?”

“Sorrow and love, glory and love”,

Said the Chinese nightingale.

“Sorrow and love, glory and love”,

Said the Chinese nightingale.

And now the joss broke in with his song:

“Dying ember, bird of Chang,

Soul of Chang, Do you remember? –

Ere you returned to the shining harbour

There were pirates by ten thousand

Descended on the town

In vessels mountain-high and red and brown,

Moon-ships that climbed the storms

and cut the skies.

On their prows were painted

terrible bright eyes.

But I was then a wizard and a scholar and a priest;

I stood upon the sand;

With lifted hand I looked upon them

And sunk their vessels

with my wizard eyes,

And the stately lacquer-gate made safe again.

Deep, deep below the bay, the sea-weed and the spray

Embalmed in amber every piret lies,

Embalmed in amber every piret lies”.

Then this did the noble lady say:

“Bird, do you dream of our home-coming day

When you flew like a courier on before

From the dragon-peak to our palace-door,

And we drove the steed in your singing path –

The ramping dragon of laughter and wrath;

And found our city all aglow,

And knighted this joss that decked it so?

There were golden fishes in the purple river

And silver fishes and rainbow fishes.

There were golden junks in the laughing river,

And silver junks and rainbow junks:

There were golden lilies by the bay and river,

And silver lilies and tiger-lilies,

And tinkling wind-bells

in the gardens of the town

By the black-lacquer gate

Were walked in state

The kind king Chang

And his sweet-heart mate…

With his flag-born dragon

And his crown of pearl… and… jade;

And his nightingale reigning in the mulberry shade,

And sailors and soldiers on the sea-sands brown,

And priests who bowed them down to your song –

By the city called Han,

the peacock town,

By the city called Han, the nightingale town,

The nightingale town”.

Then sang the bird, so strangely gay,

Fluttering, fluttering ghostly and gray,

A vague, unravelling, answering tune,

Like a long unwinding silk cocoon;

Sang as though for the soul of him

Who ironed away in that bower dim:

“I have forgotten

Your dragons great,

Merry and mad and friendly and bold.

Dim is your proud lost palace-gate.

I vaguely know

There were heroes of old,

Troubles more than the heart could hold,

There were wolves in the woods

Yet lambs in the fold,

Nests in the top of the almond tree…

The evergreen tree… and the mulberry tree…

Life and hurry and joy forgotten,

Years on years I but half-remember…

Man is a torch, then ashes soon,

May and June, then dead December,

Dead December, then again June.

Who shall end my dream’s confusion?

Life is a loom, weaving illusion…

I remember, I remember

There were ghostly veils and laces…

In the shadowy, bowery places…

With lovers’ ardent faces

Bending to one another,

Speaking each his part.

They infinitely echo

In the red cave of my heart.

«Sweetheart, sweetheart, sweetheart!»

They said to one another.

They spoke, I think, of perils past.

They spoke, I think,

of peace at last.

One thing I remember:

Spring came on forever,

Spring came on forever”,

Said the Chinese nightingale.

КИТАЙСКИЙ СОЛОВЕЙ(перевод Анны Малютиной)

Песня на китайском гобелене.

Посвящается С.Т.Ф.

– Хорошо... – произнёс он.

– Чанъ, дружище, – сказал я ему, –

Сан-Франциско давно погрузился во тьму.

Жизнь замерла… Город беспечный спит,

А ты всё стоишь у гладильной доски.

Настенных часов леденящий звук –

Всхлип! – значит, пройден ещё один круг.

Это время кошмаров и страхов ночных…

Не лучше ль уснуть и не знать о них?

– Чанъ тебе тайну откроет, – пойми –

Сейчас оживёт восхитительный мир,

Где в зелёной листве всю ночь напролёт

Из Шанхая бессмертная птичка поёт.

Молвив так, он пахучие свечи зажёг,

И в углу шевельнулся надменный божок,

На запястье его встрепенулась тотчас

Неприметная птичка… И песнь полилась,

Серой маленькой птички песнь полилась:

«Где любимая, где принцесса,

Что возвысила Чана над всеми царями земли?..»

Струйки дыма в гладильной вились и ползли…

Вздрогнул снова божок. У него на груди

Вдруг проснулась собачка, разбередив

Громким лаем спирали над белым столом,

Где мерцал и клубился туман…

На столе – китаянка царских кровей

С колдовским, цвета чайной розы, лицом,

Позабыв свой титул, гордыню и сан,

Отвела вуаль, обвивавшую стан,

Улыбнулась лукаво Чану и мне.

Стены раздвинулись, ночь расцвела,

Луна отражалась на глади стола.

Только Чанъ, хладнокровно невозмутим,

Водил и водил утюгом своим.

И пропела она занятому Чану:

«Ты позабыл?..

Что давно, много столетий назад,

Твоею возлюбленной я была там,

Где волны к китайским бегут берегам.

В городе дивных павлинов мы торговали зерном,

Город дивных павлинов стоял на песке золотом,

Город дивных павлинов стоял на песке золотом…

Когда безумный мир лил человечью кровь,

Меняя камень первобытных топоров

На металлическое лезвие меча,

В Китае – под шатром дерев

Мы пили чай, и волн напев,

Лаская слух, нам сладостно звучал.

Крылья порхали, звуки лились –

Наши сердца для любви отворил

Скромный певец, что весь мир покорил…

Ты помнишь? – много прошло веков…

Мир принадлежал только нам… Ведь ты был рождён,

Чтоб золотой унаследовать трон

Страны, распростёртой у твоих ног.