Алёна Половнева - Чернила

- Поэтому нельзя допустить, чтобы эти …хм… люди считали, что они могут просто так посидеть на моем заборе и поболтать с моей дочерью.

Барашкин понимающе кивнул.

- Ты знаешь, у меня охрана, - вдруг сказал он по-свойски, - и новейшая система видеонаблюдения. В мой дом нельзя попасть просто так. А если уж попал, то из него не выйдешь. Как эта девка пролезла внутрь? Где нашла брешь? Ее провели нанятые официанты? Или ведущий? Она подделала приглашение? Как? И как она, черт ее подери, убедила моих гостей весь вечер ей позировать?

В голове у губернатора Кравченко, похоже, тоже безостановочно крутилась карусель из вопросов.

- Я не думаю, что вам следует беспокоиться, - Барашкин предпринял попытку успокоить начальника, - как она просочилась, мы обязательно выясним. И я уверен, что ваша Соня – умная девочка, которая знает, что общаться с людьми за забором небезопасно. Я думаю, она понимает, что вы действуете в ее интересах.

- Ей всего десять, - губернатор встал и прошелся по кабинету, разглядывая книжные полки. Барашкин понял, что переборщил с похвальбой.

Кравченко обернулся к нему.

- Ты знаешь, мой Боливар выдохся и больше не выдержит не то, что двоих… Он уже себя не видит. Опух от сладкой жизни. Похоже, подсел на героин.

Барашкин не сразу понял, кого именно имеет в виду начальник. Через тридцать секунд напряженных раздумий до него дошло: губернаторский негласный «придворный» хроникер, немного пишущий фотограф Спотыкайло, публикующий под псевдонимом выгодные для Кравченко разоблачения. Похоже, его работа начала сбоить.

- Я хочу Заваркину, - заявил он тоном, не терпящим возражений, - она пронырливая сука и ее в городе еще никто не знает. Она идеальна для этой работы. К тому же, она хороша собой, что будет выгодно для ее безопасности. Красивых женщин редко забивают черенками от лопат, какую бы чушь они не писали. Как там звали того…? Что пострадал от огородников, помнишь? Написал, что они сами виноваты в том, что у них участки отобрали, мол, нечего было документы подмахивать, не глядя…

Но Барашкин не помнил: он не занимался воспитанием этой череды великовозрастных бездельников и не трудился запоминать их имена. Федор Гаврилович сам подсаживал их на крючок – в основном, это были деньги, но иногда приходилось прибегать и к шантажу – и селил их в квартире, оформленной на его дочь. Он говорил им, что и про кого писать, где и на что фотографировать и как слепить сенсацию из преподнесенной информации.

Барашкин большую часть времени был уверен, что губернатору нет нужды самому заниматься подобными мелочами. По гулким коридорам здания администрации города Б ходил осторожный слух, что Кравченко получает удовольствие от садистской игры в шахматы с людьми и пестует свой синдром Бога, а его карманный журналист – его пешка, дошедшая до противоположного края доски, его названный ферзь, его тайное оружие, которое, отслужив свое, идет на переплавку в червонцы. Барашкин пресекал этот бесполезный треп: то, что его начальник делает с этими креаклами, казалось ему невинной забавой, к тому же очень удобной и приносящей пользу. Если ему нравится заниматься этим самостоятельно и у него хватает на это времени, то *hy not?

Но иногда, когда ему приходилось отчитывать очередного неподконтрольного писаку за накаляканное, ему казалось, что Кравченко ему попросту не доверяет.

Всех, даже сильных мира сего, иногда одолевают вопросы без ответа.

Глава седьмая.

Анфиса с мазохистским упорством пыталась вспомнить свою вчерашнюю апатию после амфетамина. Она напоминала сиесту для мозга: приятная пустота, будто бредешь утром после классной вечеринки по лужку с лютиками, уставшая, но без тошноты и головной боли.

«Ничего этого больше не будет», - эта мысль стучала ей настырным молоточком в левый висок, - «в ближайшие два года точно». Сейчас все ее сознание заполняла невнятная субстанция, состоящая из могучего аромата антисептика, фекалий и пригоревшей молочной каши.

Она посмотрела по сторонам, на всех этих тупых и счастливых беременных самок, и вдруг ей показалось, что внутри у них копошатся черви, а не дети.

- Неудивительно, - пробурчала она себе под нос, - сырая рыба нынче в моде.

Она встала с больничной скамейки и побрела к выходу. Ее провожали сочувственные взгляды. Старая санитарка даже покачала головой и цокнула языком.

- Бедная, - тихо сказала она, - наверно, ребеночка потеряла…

Анфиса не помнила, как добралась домой.