Игорь Олен - Лоскутная философия. Идефикции

139.

Незнание. Я люблю вид горящих трав с той поры, как давным-давно на Востоке видел пожарища, меркнущие близ вод. Я всматривался в их зеркало, я хотел понять, чтó ждёт огонь, почему он смиряется на границе влаги. Видел же я там – себя. Я понял, что отражение позволяет видеть себя, что важно. Также я понял: раз огонь умирал у вод – отражаться вредно, даже фатально. То есть познание как рефлексия бытия есть смерть? Незнание живоносно?

140.

Всё, всё не так! Весной в тени и в оврагах надо бы таять грязным сугробам, полю – быть в гривах высохших трав и в щётках сухих кустарников. Так оно и случилось. Но под немеющей голой липой прянул вдруг Цвет – как радостный смех над сроками, над законом природы и страхом братьев, что ожидали тёплого мая цвесть безопасно. Ночью Цвет умер в инистом рубище. Но во мне он поверг закон свидетельством: Жизнь сильней закона. «Как это так?» – гадал я долго и тщетно. Бог значит чудо, вдруг я подумал, – то есть безумие. Ибо всё в миру, что вовне закона, что восторгает нас и живит, – безумно.

Честь ему!

141.

Стиль Катулла

Маня, лучшая из женщин,

ты куда бежать решила?

От любви ведь не спасёшься,

Купидон тебя настигнет.

Он власы твои расчешет

для достойнейшего мужа

и стыдливого румянца

на щеках твоих добавит;

изваяет твои перси,

словно две луканских розы,

и пленительное лоно

возожжёт огнём желаний.

Застучит безумно сердце,

ритм дыхания собьётся,

и падёшь в мои объятья

ты подрубленной лозою…

Убежать весной решила

от любви глупышка Маня.

Посмотрите и посмейтесь

над такой её уловкой!

142.

Чрезмерная масса кошки, сравнительно с массой жертвы, есть компенсация за подрыв инстинкта в пользу приятельства с человеком. Львам предстоит зверьё равной или почти равной массы да и опасности: вепри, буйволы, аллигаторы. А вот кошкам, что на порядок больше добычи, – малые мышки. Ярость их одомашнилась, сведшись к хобби. Горе бездомным брошенным кошкам: им – возрождать инстинкт в поколении, между тем как терялся он, знаем, эрами.

143.

Всё должно быть не так. Попавшей на кухню птичке зря было биться в пыльные стёкла, пискать от ужаса. Ей не стоило мнить, в лад «struggle for existence» Дарвина, что я съем её, поэтому нужно вырваться.

С убеждённостью в нескончаемой «bellum omnium contra omnes» надо расстаться. Птичка должна была дать мне выпустить её в небо… Сходно и мне бы вовсе не видеть зла, где оно, думал, ждёт меня, но пойти навстречу, чтоб оказалось, что зло отсутствует, – есть « добро зелó » Бога, высшего в мудрости. Но как я не пошёл открыто к принятому мной злом – так птичка, глупая птичка, бьётся о стёкла. Ибо рай кончился и идёт война всех со всем, та самая bellum omnium contra omnes.

144.

Этимология слова «этика» – «место общего пребывания» (или «общее место»). Мы живём в этике, в «общем месте», ну, а отсюда роль «общих мест» в культуре. Общее – это то, с чем ладит либо что делает (практикует) всемство, то, что понятно всем, большинству. К примеру, я смеюсь, где и всем смешно, и я плачу, где плачет каждый. Всякие книги, кроме книг гениев, стопроцентно из общих мест, поэтому всем понятны и интересны. «Вау, пишет правду!» – думают массы, встретив образчик собственных вкусов, правил, масштабов. Им наплевать на факт, что расхожее смрадно, грязно, вульгарно.

Я чую фетор быдла культуры и корифеев этой культуры. Мне тошнотворно «общее место» – то, что понятно всем и всем ясно; ведь раз понятно, сверх того ясно, что же внимать ему? Ибо общее – спать, жрать, срать, pardon. И когда воют: круто! – знаю: не круто; неинтересно, плоско, банально, что бы там ни было; винегрет общих мест про шашни, деньги, карьеры, бизнес, бандитов, про благородство, честь, добродетель и героизм в законе – гнусные подвиги, когда доблестный вохра, ради дел партии плюс морали, бьёт в ухо узника.

Это было. Было и есть, терзаюсь я – и жду гения, кто приходит и говорит: очнитесь! мир, он иной совсем, вы в плену симуляции и надуманных ценностей; вы гниёте, гибнете!

Пошлость «общих мест» царствует. Даже опусы гениев на все сто из расхожего и лишь случаем дарят дух Олимпа, где нам быть дóлжно. Ведь неспроста Платон, маясь в сумраке «общих мест», придумал мир из идей и взнёс его выше неба, вслед за чем вышел сам к богам. Честь ярым!

145.

Общее (вроде этики и морали), – «обще-», так сказать, «человеческое», – дурно, знал Данилевский. Целить быть «нравственным», т. е. быть «человеком вообще», твердил он, значит равнять себя с общим местом, с серостью и отсутствием личности.