Всеволод Чаплин - Православие. Честный разговор

Продолжаются наши дебаты с секулярными гуманистами. Одна из самых больных тем – конфликт свободы слова и защиты святынь. Похоже, мы просто друг друга не понимаем или не хотим понять. Вот Александр Верховский все время пытается свести православный взгляд на права человека к борьбе земных интересов. «С точки зрения Православной Церкви, – пишет он, – проблема защиты групповых прав сегодня выходит на первый план в дискуссии о правах человека». Да нет, эта проблема для нас отнюдь не самая главная. Но нам опять пытаются объяснить, что для общественного устройства имеет значение только человек (пусть даже в рамках группы), причем понимаемый в пределах его земного бытия (или бытия группы). Бог, данные Им принципы и правила – все это вообще «за гранью» и «за скобками».

Хорошо, попробуем «поиграть» и на таком мировоззренческом поле. Пусть, с точки зрения секуляристов, священные предметы, символы, изображения, здания, имена – ничто по сравнению с человеческой жизнью и даже с различными взглядами и настроениями, например с желанием над чем-нибудь посмеяться. Но если наши оппоненты все-таки ставят человека и его выбор выше всего, почему они не могут примириться с тем, что, с точки зрения выбора многих людей, святыни значат больше, чем земная жизнь? И понять, что если эти люди так считают, то их позиция должна уважаться государством и обществом? Подлинная забота о мире заключается не в том, чтобы «переделать» верующих людей, заставив их предпочесть земное существование религиозным ценностям, а в том, чтобы обеспечить одинаковую защиту свобод и святынь и таким образом избежать конфликтов. Если святыни для меня – самое важное, я имею право на то, чтобы они защищались законом так же твердо, как земная жизнь, которая важнее всего для секулярных гуманистов.

Молодой люксембургский ученый и публицист Адриан Пабст разделяет секулярность и секуляризм. Под первым понимает разумную дистанцию между Церковью и государством, под вторым – агрессивную идеологию вытеснения религии из жизни общества.

У нас, а подчас и на Западе, секуляристы на такое разделение обычно не способны. Государство светское – значит, место Церкви только в храмах, ну еще в частных жилищах. Из сферы образования и массмедиа, из публичной жизни – вон!

А ведь могли бы прислушаться к молодому автору – хотя бы для сохранения собственного общества, которое идеологи светского гуманизма все более теряют и которое из-за них все сильнее теряет себя.

Нужно ли нам, православным, одобрять политическую борьбу, экономическую конкуренцию, другие человеческие «ристалища»? Нам, между прочим, говорят: смотрите, все это развивает человека и общество, устраняет монополизм, препятствует застою! Да, развивает, устраняет, препятствует. Монополизм в экономике и застой в политике – вещи нехорошие, и обществу нужно их избегать. Между прочим, мудрые цари и элиту меняли, и монополистов обуздывали. А теперь давайте задумаемся: чем хуже конкуренции, например, война? Она еще лучше развивает экономику, двигает вперед науку и технику, стимулирует мысль и культуру. И вот здесь секулярные гуманисты споткнутся и скажут нам: нет-нет, войны не надо.

Однако война – лишь наиболее грубое проявление гордыни, жажды власти и денег. Более тонкое проявление того же самого – современный политический и экономический процесс. И он в корне противоречит евангельскому идеалу любви, общности, единства, жизни ради веры и ради ближнего. Да, в политической и экономической конкуренции есть позитивные стороны. При ее помощи можно уйти от большего зла – от тирании, от рабства, от той же войны. Но и добром она не является. А потому вряд ли может быть «включена» в христианский общественный идеал.

Некоторые идеологи секуляризма продолжают говорить о «научном мировоззрении», которому, дескать, нет альтернативы и которое якобы может в отличие от мировоззрения религиозного продвигаться на государственном уровне. Но, простите, о каких науках идет речь?! На однозначных фактах могут быть основаны только выводы точных наук, да и то лишь в определенной, «технической» их части, мало влияющей на мировоззренческие споры. Грубо говоря, сколько будет дважды два, точные науки сказать могут, а вот как возник мир – нет. В последнем случае мы имеем дело лишь с догадками и противоречащими друг другу гипотезами. И не случайно писал святой Василий Великий: «Эллинские мудрецы много рассуждали о природе – и ни одно их учение не осталось твердым и непоколебимым: потому что последующим учением всегда ниспровергалось предшествовавшее. Посему нам нет и нужды обличать их учения; их самих достаточно друг для друга к собственному низложению».