Array Коллектив авторов - Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности

Изготовление на Руси и широкое употребление литых наборов для евангельских окладов, кадильниц, панагий и крестов, мощевиков активно начинается с рубежа XIV–XV вв. в связи с особым характером эпохи. Представляется несомненной связь этого факта с теми учениями об обóженной плоти, о ценности индивидуального и материального, которые приобрели столь актуальное звучание в эпоху исихазма. Не случайно именно в это время на Руси возникает и феномен «иконы на рези» (статуя Николы из Можайска в ГТГ).

Тема человеческого тела и его ценности не раз будировалась в среде так называемых апологетов. Согласно Иоанну Дамаскину, и восшествие Христа от земли на небо и нисшествие обратно – суть действия тела [371], то же самое сказано и о человеке после искупительной жертвы: «Открыты врата рая, наше естество село одесную Бога» [372]. Федор же Студит и патриарх Никифор считали, что историк Евсевий, отрицающий истинное значение плоти, отрицал и реальность Боговоплощения [373]. Естественно, что Григорий Палама развил и конкретизировал это учение. Согласно Паламе, душа любит тело и пребывает с ним в неразрывном единстве, в теле же Христа «обитает вся полнота Божества телесно» [374]. Как заметил В. Лосский, манихейское презрение к телесной природе чуждо православному подвижничеству [375]. «Мы не прилагаем наименование “человек” душе или телу в отдельности, но обоим вместе, ибо человек был создан по образу Божию, – заключает Палама, – ибо тело тоже имеет опыт вещей божественных, когда страстные силы души… оказываются преображенными и освященными» [376]. Это преображение и освящение обóженной плоти видимо знаменовали литые золоченые фигурки в памятниках литургического искусства XIV–XVI вв., создаваемые в эпоху еретических шатаний, когда отрицалась сама святость мощей, икон и церковных таинств. Перед нами уже явление чисто русское, не имеющее аналогов в византийском мире, за исключением группы молдо-валашских панагий XVI в.

Продолжая размышления о «веществе», вспомним, как интерпретировал догмат VII Вселенского собора об иконах тот же Дамаскин: «святые и при жизни были исполнены Духа святого, также и по смерти их благодать св. Духа неистощимо пребывает и в душах, и в телах, лежащих во гробах, и в их чертах, и в их изображениях» [377]. Именно это «драгоценное тело» передается в серебряном литье и в русской деревянной скульптуре, где надгробные фигуры святителей, преподобных и деревянные статуи – «иконы на рези» – отдельно монтировались на крышу саркофага или киотную стенку.

Можно добавить кое-что и в связи с каменной пластикой, широко распространенной на Руси вплоть до XVI в. в виде наперсных резных икон. Помимо общеизвестных фрагментов из Евангелия, апостольских Посланий, Откровения Иоанна Богослова (Христос – краеугольный камень, камень живой, избранный, драгоценный, белый камень, на котором написано новое имя, и пр.) следует вспомнить многозначительную метафору, заимствованную Григорием Богословом из Оригена и Филона Александрийского: «покрытый камнем» человек – это человек, стремящийся к Богу, камень – слово, ставшее плотью, воплощенный Бог, Христос, как камень, укрывающий нас от всепоглощающего огня Его присутствия [378]. Таким образом, наперсная каменная икона не просто святой образ, оберег или вместилище для реликвии, но и постоянное присутствие Бога, защищающего нас.

Самым сложным в контексте настоящей темы является вопрос толкования догмата VII Вселенского собора в связи с каноничностью или неканоничностью скульптуры в христианском мире. Иоанн Дамаскин, посвятивший немало усилий раскрытию догмата об иконопочитании, со ссылкой на Писание не раз порицал поклоняющихся предметам, вырезанным на металле или камне [379]. Однако речь идет здесь не о материале изображения, а его внутренней сути, в данном случае о том, что резанные эллинами произведения были жилищами демонов, которым приносились жертвы.

Тем не менее, скульптурные изображения христианский мир знал издревле. Евсевий описал статую Христа, воздвигнутую евангельской кровоточивой женой в Панеиде [380]. Хотя отношение к статуям было осторожным – по источникам порой прослеживаются их сопоставления с человеческим телом. Так, например, в Житии Федора Эдесского сказано, что святой соблюдал в своей келье такое полное молчание, что имел сходство с бронзовой статуей. Аналогичные сравнения имеют место и в связи с въездом императора Констанция II в Рим [381]. Здесь, конечно, имеется в виду бестрепетная твердость металла, уместная при описании св. подвижника, равно как и гордого триумфатора.