Array Коллектив авторов - Техники и технологии в сакральном искусстве. Христианский мир. От древности к современности

Так, В. Г. Симонов в своем «эссе» о технологии древнерусской полихромной пластики [399]предпринимает попытки выявить не только общность ее со скульптурой западноевропейской, но и особость в приеме активного применения русскими мастерами вставных деталей без «видимой технологической необходимости». Помимо выявления общих функциональных и технологических закономерностей в строении ряда фигур XVI в. (св. Николай из Архангельска и голова изваяния Богоматери из Нижегородского музея), автор допускает возможность религиозно-догматической мотивации «отдельности» таких деталей, как головы персонажей, что ведет «отсчет» от древнего изваяния из Можайска. Автор при этом не исключает, что в случае с архангельской статуей вставная голова могла быть мотивирована склеенностью статуи из двух половин.

При всей важности этих наблюдений, подбор примеров здесь представляется достаточно «случайным» и общая картина технологического «движения» во времени в итоге не складывается.

Приходится сожалеть, что многолетние труды реставраторов, работающих с деревянной скульптурой, находят отражение лишь в отдельных статьях [400], а «кухня» остается в архивах.

Мы абсолютно далеки от притязаний «высветить» проблему во всей полноте, однако все же берем на себя смелость порассуждать об источниках русских «икон на рези» и об обусловленности ряда аспектов их технологии изначальным смыслом древнейшей средневековой скульптуры с ее структурой и сакральными функциями.

Ключевой в контексте настоящей темы является статуя-горельеф св. Николая конца XIV в. из Можайска, исходный для истолкования смысла технологии и общестилистических основ обширного круга русских резных икон вплоть до XIX в. [401]

Именно по этой причине изваяния святителя Николая станут основным объектом нашего внимания в первой части настоящей работы.

С синодальной эпохи русская традиционная храмовая скульптура толковалась в церковной практике, а затем и в науке как проявление языческих верований и с петровского времени изгонялась из храмов. Специальное исследование этих памятников в последние десятилетия позволило развенчать названную позицию и отстоять высокий духовный и художественный статус «икон на рези», понимание которого было блокировано априорными «установками».

На Руси существовала своя сакральная топография, но в отличие от Запада проявляла себя она не только в величии огромных храмов или изобилии чтимых реликвий, а в созидании объектов моления вне критериев латинского «религиозного материализма». Здесь преобладал «реализм символический», тенденция к воссозданию святого места. Например, первые храмы XIV–XV вв., где устанавливались деревянные изваяния Николая Чудотворца (Можайск, Мценск), становились «знаками» Бари на русской земле, отмечающими западные рубежи Московского государства как дорогу к мощам святителя, а не просто маркирующими направленность политических притязаний великих князей и митрополитов.

Останки святых в глазах верующих обладали не только мощной целительной энергией, но и защитной силой, способной обеспечить охрану города и государства от нашествия иноплеменных и притязаний еретиков. Нередко именно возле них короли приносили присягу на верность народу.

Пластические произведения на Западе изначально являлись фигурами-реликвариями. Они состояли из деревянной сердцевины, обложенной листовым золотом, и устанавливались за престолами или в храмовых криптах [402]. В средневековой Руси «иконы в храмцах» занимали не менее почетные места в пространстве храмов – по сторонам от Царских врат в местном ряду иконостасов либо за клиросом, где, согласно традиции, нередко ставились раки с мощами, хотя были «моложе» своих западных аналогов по крайней мере на пять веков.

К сожалению, сами «храмцы» сохранились на Руси лишь в памятниках не ранее конце XVI – начала XVII в., поэтому современное восприятие древних экземпляров далеко от изначальной полноты. Теперь мы видим только «фигуры», а не концептуально продуманные конструкции, чаще всего трехстворчатые, которые затворялись как истинные вместилища святости.

Думается, что русские резные статуи св. Николая, начиная с Можайской, имели не только конкретный художественно-типологический ориентир, но и некие общие свойства, обусловившие их положение в сакральном пространстве храмов.

Как известно, ключевой элемент «иеротопического», или «изначального», размещения священного может быть найден в сакрализации и эстетизации мертвого тела как локализованного субъекта чувств и памяти [403]. Этот момент, несомненно, отразился в размещении западных фигурных реликвариев.