Илья Ильф: Двенадцать стульев - русский и английский параллельные тексты

On Friday, April 15, 1927, Ippolit Matveyevich woke up as usual at half past seven and immediately slipped on to his nose an old-fashioned pince-nez with a gold nosepiece.В пятницу 15 апреля 1927 года Ипполит Матвеевич, как обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в старомодное пенсне с золотой дужкой.He did not wear glasses.Очков он не носил.At one time, deciding that it was not hygienic to wear pince-nez, he went to the optician and bought himself a pair of frameless spectacles with gold-plated sidepieces.Однажды, решив, что носить пенсне негигиенично, Ипполит Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с позолоченными оглоблями.He liked the spectacles from the very first, but his wife (this was shortly before she died) found that they made him look the spitting image of Milyukov, and he gave them to the man who cleaned the yard.Очки с первого раза ему понравились, но жена (это было незадолго до ее смерти) нашла, что в очках он вылитый Милюков, и он отдал очки дворнику.Although he was not shortsighted, the fellow grew accustomed to the glasses and enjoyed wearing them.Дворник, хотя и не был близорук, к очкам привык и носил их с удовольствием."Bonjour!" sang Ippolit Matveyevich to himself as he lowered his legs from the bed.-Бонжур!- пропел Ипполит Матвеевич самому себе, спуская ноги с постели.

"Bonjour" showed that he had woken up in a. good humour.	"Бонжур" указывало на то, что Ипполит Матвеевич проснулся в добром расположении.
If he said "Guten Morgen" on awakening, it usually meant that his liver was playing tricks, that it was no joke being fifty-two, and that the weather was damp at the time.	Сказанное при пробуждении "гут морген" обычно значило, что печень пошаливает, что 52 года - не шутка и что погода нынче сырая.
Ippolit Matveyevich thrust his legs into pre-revolutionary trousers, tied the ribbons around his ankles, and pulled on short, soft-leather boots with narrow, square toes.	Ипполит Матвеевич сунул сухощавые ноги в довоенные штучные брюки, завязал их у щиколотки тесемками и погрузился в короткие мягкие сапоги с узкими квадратными носами и низкими подборами.
Five minutes later he was neatly arrayed in a yellow waistcoat decorated with small silver stars and a lustrous silk jacket that reflected the colours of the rainbow as it caught the light.	Через пять минут на Ипполите Матвеевиче красовался лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой, и переливчатый люстриновый пиджачок.
Wiping away the drops of water still clinging to his grey hairs after his ablutions, Ippolit Matveyevich fiercely wiggled his moustache, hesitantly felt his bristly chin, gave his close-cropped silvery hair a brush and, then, smiling politely, went toward his mother-in-law, Claudia Ivanovna, who had just come into the room.	Смахнув с седых (волосок к волоску) усов оставшиеся после умывания росинки, Ипполит Матвеевич зверски пошевелил усами, в нерешительности попробовал шероховатый подбородок, провел щеткой по коротко остриженным алюминиевым волосам пять раз левой и восемь раз правой рукой ото лба к затылку и, учтиво улыбаясь, двинулся навстречу входившей в комнату теще - Клавдии Ивановне.
"Eppole-et," she thundered, "I had a bad dream last night."	- Эпполе-эт, - прогремела она, - сегодня я видела дурной сон.
The word "dream" was pronounced with a French "r".	Слово "сон" было произнесено с французским прононсом.
Ippolit Matveyevich looked his mother-in-law up and down.	Ипполит Матвеевич поглядел на тещу сверху вниз.
He was six feet two inches tall, and from that height it was easy for him to look down on his mother-in-law with a certain contempt.	Его рост доходил до 185 сантиметров. С такой высоты ему легко и удобно было относиться к теще Клавдии Ивановне с некоторым пренебрежением.
Claudia Ivanovna continued:	Клавдия Ивановна продолжала:
"I dreamed of the deceased Marie with her hair down, and wearing a golden sash."	- Я видела покойную Мари с распущенными волосами и в золотом кушаке.
The iron lamp with its chain and dusty glass toys all vibrated at the rumble of Claudia Ivanovna's voice.	От пушечных звуков голоса Клавдии Ивановны дрожала чугунная лампа с ядром, дробью и пыльными стеклянными цацками.
"I am very disturbed.	- Я очень встревожена!
I fear something may happen."	Боюсь, не случилось бы чего!
These last words were uttered with such force that the square of bristling hair on Ippolit Matveyevich's head moved in different directions.	Последние слова были произнесены с такой силой, что каре волос на голове Ипполита Матвеевича колыхнулось в разные стороны.
He wrinkled up his face and said slowly:	Он сморщил лицо и раздельно сказал:
"Nothing's going to happen, Maman.	- Ничего не будет, маман.

Have you paid the water rates?"	За воду вы уже вносили?
It appeared that she had not.	Оказывается, что не вносили.
Nor had the galoshes been washed.	Калоши тоже не были помыты.
Ippolit Matveyevich disliked his mother-in-law.	Ипполит Матвеевич не любил свою тещу.
Claudia Ivanovna was stupid, and her advanced age gave little hope of any improvement.	Клавдия Ивановна была глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что она когда-нибудь поумнеет.
She was stingy in the extreme, and it was only Ippolit Matveyevich's poverty which prevented her giving rein to this passion.	Скупа она была до чрезвычайности, и только бедность Ипполита Матвеевича не давала развернуться этому захватывающему чувству.
Her voice was so strong and fruity that it might well have been envied by Richard the Lionheart, at whose shout, as is well known, horses used to kneel.	Голос у нее был такой силы и густоты, что ему позавидовал бы Ричард Львиное Сердце.
Furthermore, and this was the worst thing of all about her, she had dreams.	И, кроме того, что было самым ужасным, Клавдия Ивановна видела сны.
She was always having dreams.	Она видела их всегда.
She dreamed of girls in sashes, horses trimmed with the yellow braid worn by dragoons, caretakers playing harps, angels in watchmen's fur coats who went for walks at night carrying clappers, and knitting-needles which hopped around the room by themselves making a distressing tinkle.	Ей снились девушки в кушаках и без них, лошади, обшитые желтым драгунским кантом, дворники, играющие на арфах, архангелы в сторожевых тулупах, прогуливающиеся по ночам с колотушками в руках, и вязальные спицы, которые сами собой прыгали по комнате, производя огорчительный звон.
An empty-headed woman was Claudia Ivanovna.	Пустая старуха была Клавдия Ивановна.
In addition to everything else, her upper lip was covered by a moustache, each side of which resembled a shaving brush.	Вдобавок ко всему под носом у нее росли усы, и каждый ус был похож на кисточку для бритья.
Ippolit Matveyevich left the house in rather an irritable mood.	Ипполит Матвеевич, слегка раздраженный, вышел из дому.
Bezenchuk the undertaker was standing at the entrance to his tumble-down establishment, leaning against the door with his hands crossed.	У входа в свое потасканное заведение стоял, прислонясь к дверному косяку и скрестив руки, гробовых дел мастер Безенчук.
The regular collapse of his commercial undertakings plus a long period of practice in the consumption of intoxicating drinks had made his eyes bright yellow like a cat's, and they burned with an unfading light.	От систематических крахов своих коммерческих начинаний и от долговременного употребления внутрь горячительных напитков глаза мастера были ярко желтыми, как у кота, и горели неугасимым огнем.
"Greetings to an honoured guest!" he rattled off, seeing Vorobyaninov. "Good mornin'."	- Почет дорогому гостю! - прокричал он скороговоркой, завидев Ипполита Матвеевича. - С добрым утром.
Ippolit Matveyevich politely raised his soiled beaver hat.	Ипполит Матвеевич вежливо приподнял запятнанную касторовую шляпу.
"How's your mother-in-law, might I inquire? "	- Как здоровье вашей тещеньки, разрешите, такое нахальство, узнать?

Читать дальше