Хаим Граде - Безмужняя

— Поцелуй, полапай, а дальше не цапай! — обиженно ответила Зелда. Она знала, что Фрейдка ей этого не спустит. Скоро парень ушел через темную кухню. Он наверняка слышал слова Зелды и устыдился своей неудачи. Фрейдка вошла в комнату, сжав губы, и сверкнула глазами:

— Болячку ему, чтобы расхотелось!

Зелда промолчала, но сердце ее ныло. Она видела, что чем больше гонит Фрейдка от себя парней, чем тверже ведет себя с ними, тем сильнее их тянет к ней, и они липнут к Фрейдке, а ее, преданную, сговорчивую и доступную Зелду, бросают после первых же встреч и поцелуев. И вот теперь Фрейдка мстит ей за вмешательство и рассказывает тете Мэрл, что ухажер, которого она оттолкнула и выставила, волочился прежде за Зелдой. А та еще требует, чтобы она с таким хватом целовалась!

— Потому что я хотела, чтобы он узнал, что ты, красавица, — холодная гипсовая кукла! — подскочила, вспыхнув, Зелда. — А то он думает, что ты невесть какое сокровище!

Мэрл неожиданно для самой себя рассмеялась. Она и представить себе не могла, что грузная и вечно томная Зелда такая бедовая. «Вот как надо жить!» — тряхнула Мэрл головой, желая почувствовать, как опадают на плечи ее еще густые волосы. Но Зелде теткин смех не понравился. Она заподозрила, что тетка заодно с Фрейдкой, и стала кричать матери:

— Твоей младшей дочке есть на кого быть похожей! Она похожа на тетю Мэрл. Вот я бы от любимого не ушла!

— Он бы сам ушел, — вставила Фрейдка.

— Молчи, молчи! — стала умолять Фрейдку мать, а затем принялась уговаривать и Зелду: — Если ты ссоришься с сестрой, так тебе и тетю надо впутать? А ведь она у нас гостья!

— А как бы ты поступила, если бы муж каждый день твердил тебе, что ты сделала его несчастным? — спросила Мэрл у Зелды.

— Я говорю не о нынешнем твоем муже, заскорузлом и старомодном. Я говорю о том, кто добивался тебя, когда ты еще была девушкой! — возразила Зелда и не преминула кольнуть сестру: — Я не гипсовая! Если бы мужчина ходил за мной и ждал бы меня столько лет, я бы его не оттолкнула!

— Парня с серьезными намерениями и я бы не оттолкнула, — уперла руки в боки Фрейдка, — но я не Зелда, чтобы вешаться на шею каждому встречному. Славно бы я выглядела!

— А кто же этот человек, который ходил за мной и ждал меня столько лет? — Мэрл переводит взгляд с одной племянницы на другую. — Вы имеете в виду Морица? Вы бы вышли замуж за Мойшку-Цирюльника?

— Пусть наши с тобой враги так же хорошо знают о своей жизни, как мои дочки знают, о чем говорят! — вмешивается Гута. — Не представляю, найдется ли в мире хоть один достойный человек, который уважает Морица? Не зря он остался старым холостяком.

— Я бы всем-всем в лицо смеялась! — Зелда выходит на середину комнаты, чтобы показать, как она смеялась бы над всеми. — С мужем живут всю жизнь, а от чужих людей ничего не жди, разве только сплетен да оговоров. Ведь я вижу, чего тетя добилась!

— Если мужчина столько лет ждет женщину и бегает за нею, как Мориц за тетей Мэрл, можно быть уверенным, что он по-настоящему влюблен, — соглашается на этот раз Фрейдка с сестрой. — Но соглашаться на любого, а потом страдать? Да чтоб им лопнуть! Пусть их раньше хвороба возьмет!

Мэрл улыбнулась, чтобы скрыть замешательство. Видно, она слишком старомодна и не понимает нынешних девушек. Ведь и подруги ее, бедные перчаточницы и чулочницы, Морица терпеть не могли. Но ее племянницы рассуждают иначе. Одна доверчива с мужчинами, другая отталкивает их от себя, но каждая на свой лад стремится найти мужа, даже такого, как Мойшка-Цирюльник. Видно, ее жизнь стала для них примером того, как не следует жить, и они хотят устроить свою жизнь совсем иначе. Мэрл обрадовалась, что им неизвестны ее безумные мысли о полоцком раввине.

Голда была маленькой, порывистой и крикливой, вовсе не похожей на старших сестер — Гуту и Мэрл. Она пришла днем, пока племянницы работали, и сестры были дома одни.

— Дай ему развод, мужу твоему! Таких мужей густо бы сеять, да чтобы редко всходили! — сразу же сварливо и зло начала Голда. — Дикой козой ты была, дикой козой и осталась! Почти шестнадцать лет сидела без мужа и в конце концов взяла ничтожество, кладбищенского хазана, стеномаза!

— Ты же сама уговаривала меня выйти за него.

— Кто же мог знать, что он такой замухрышка? Зарабатывать он хвор, что ли? Не дорос, что ли, раввинам глаза выцарапать? Видит, что весь город ходуном ходит, всюду судачат о его жене, поносят ее — а он, этот бородатый козел, ходит и везде поддакивает, кивает головой, что, мол, его сделали несчастным!