Хаим Граде - Безмужняя

Из-за шкафа доносился здоровый грубый мужской смех и шепот Зелды: «Нет, нет!» Очень скоро шепот сменился жаркими вздохами, тяжелым сопением и звуками поцелуев. Слышались счастливое хихиканье Зелды и трепетные возгласы: «Азриэлка, ой, Азриэлка!»

— Она уже влюбилась, эта рохля! — зло сверкнула Фрейдка своими большими лучистыми глазами.

— Молчи, молчи! — тут же появилась рядом мать и замахала на Фрейдку руками, как будто пытаясь погасить пламя, — ты ведь знаешь, что твоя сестра хорошая девушка. Она целуется со своим другом. Ну и что с того? Она делает это дома, и мне не придется переносить позор.

Мэрл слышит все это краем уха, листает книжечку с песнями о влюбленных и думает о своей опухшей матери в богадельне. Сегодня Мэрл спросила себя: кто на свете горевал бы, если бы Кейлы и ее дочерей вовсе не было на свете? Но ее племянницы так не думают, они хотят жить. Она, Мэрл, тоже была когда-то смешливой, резвой, беззаботной и целовалась с дружками. Но после свадьбы с Ициком все быстро кончилось. Ночью он был усталым после работы, а когда работы не было, его одолевала меланхолия. И все-таки она ждала его более пятнадцати лет, хотя никто не хочет этому верить. Первые годы она ждала его, думала, что он в плену и изнывает от тоски по ней. Потом, когда стала сомневаться, что он жив, она работала не покладая рук, чтобы содержать мать и сестер. А годы шли, и кровь ее остыла. К тому же она была слишком гордой, чтобы бегать по знакомым и вести себя так, словно все забыли, что она агуна. Из-за своей гордости и упрямства она впустую потратила жизнь. А когда наконец вышла замуж, то выбрала мужчину, которого ни минуты не любила. Она выбрала Калмана за его благочестие и уважение к ней, потому что была одинока, потому что хотела поступить так назло Мойшке-Цирюльнику и потому, что ей так приказал даян. Даян! Она знает, что ее любовь к полоцкому даяну — чистое безумие. Любит ли она его, как женщина любит мужчину? Она не знает. Знает лишь, что боготворит его. С одной стороны, она много натерпелась в жизни из-за этого выродка, этого пройдохи Мойшки-Цирюльника; с другой стороны, она вышла замуж за надломленного, перепуганного человечка. Но совсем неожиданно она встретила третьего — принца, самого благородного и сильного, хоть он и мал ростом и тщедушен с виду. Какая у него грустная и добрая улыбка…

— Вот рохля! — прервала Фрейдка размышления Мэрл. — Она там уже говорит с ним о замужестве!

— Молчи, молчи, — тихо просит Фрейдку мать и еще тише говорит Мэрл: — Теперь сама видишь, что не только от мужа, но и от дочерей у меня мало радости. Но подожди, ты еще не знаешь всего.

Зелда вывела своего парня из отгороженной шкафом темноты через кухню на улицу и минуту спустя вернулась в дом, вся распаренная, с красными пятнами на щеках, зацелованная и исщипанная. Но Фрейдка не отрывала глаз от шляпки, которой она занята, и ничего не сказала. Сколько бы она ни злилась на сестру, которая влюбляется с первого взгляда, она помнила уговор: ни одна из них не имеет права вмешиваться в дела другой.

На следующий вечер за шкафом сидела Фрейдка со своим ухажером, который громко над ней подтрунивал: «Не будь провинциалкой, местечковой дикаркой!» Потом он о чем-то тихо молил, горячо шептал, но Фрейдка отвечала упорным молчанием. В освещенной части комнаты это молчание казалось холодным ветром, дующим в разбитое окно. Зелда не могла усидеть на месте и тормошила тетю Мэрл:

— Как тебе нравится моя сестричка? Боится, что от нее убудет, если она позволит себя поцеловать.

«Может быть, Зелда права: надо больше получать от жизни». — Мэрл вертела в руках песенник, и ей показалось странным, что сегодня, как и вчера, она взяла его в руки именно тогда, когда за шкафом сидела парочка. Мэрл захлопнула книжку, точно сразу потеряла надежду вспомнить песни своей юности, встала и огляделась. Ей стало тесно в доме сестры.

Тихие мольбы за шкафом перешли в возню. Фрейдкин ухажер пробовал и добром, и силой, ворчал, сопел, смеялся от раздражения. Но от Фрейдки ни звука не исходило. Домашние знали, что, как бы ни был силен парень и сколько бы ни старался, Фрейдка все равно отпихнет его своими длинными железными руками.

— Злодейка! Что тебе, поцелуя жаль? — громко крикнула Зелда.

Мать выбежала из кухни и стала упрашивать дочь:

— Не вмешивайся! Вы же договорились, что не будете вмешиваться в дела друг друга. Ты хотела бы, чтобы она каждому позволяла себя целовать?