Хаим Граде: Безмужняя

Одной из самых сложных проблем раввинского суда всегда было вынесение определения по поводу безмужней жены, агуны. Талмуд и его толкования изобилуют вопросами и ответами относительно женщин, мужья которых пропали при погромах, на войне, в дальних поездках. Законы об агунах весьма многочисленны, и раввины опасались освобождать от брачных уз жену, если не было достоверных свидетельских показаний и доказательств, подтверждающих смерть мужа. Педантичный раввин мог быть — и чаще всего был — так же добросердечен, как и сговорчив, разрешая явно покинутой женщине снова выйти замуж. Мне не однажды случалось наблюдать мучительные метания признанных знатоков Талмуда между собственными сомнениями и состраданием к одинокой женщине, чью судьбу они призваны были решить. Поэтому описания «добрых» и «злых» раввинов всегда казались мне художественно примитивными, плодом наивных представлений.

По моему мнению, наша литература вообще не создала правдивых образов судей и законоучителей, которые для многих поколений были единственными духовными наставниками. Их изображали с предубеждением, заведомо отрицательно, огульно обозначая презрительной кличкой «служители культа», либо поверхностно — бороды, капоты, жесты; но между ними никогда не делали различия, как бы следуя формуле: «все раввины — на одно лицо». Порою же их вовсе лишали плоти и внешних примет, чтобы представить как символ добродетели и олицетворение чистой идеи, превращали в героев легенд, а то и в театральные маски, — ходульные и патетические.

Мне известны лишь единичные исключения в нашей литературе, когда творчески мыслящие художники изображали раввинов как реальных людей — ни слишком надмирными, ни слишком вульгарно земными. Свои юные годы я провел в синагогах и ешивах [1] Ешива (буквально: «сидение», «заседание») — высшая талмудическая школа. — Здесь и далее примеч. ред. Примеч. переводчика отмечены отдельно. Литвы и хорошо знал наших эрудитов, их человеческий опыт, нравы, образ мысли, их общественное положение и семейную жизнь. Я знал праведников, которым потусторонний мир представлялся реальностью, порою более подлинной, чем мир земной и повседневный быт. Я знал также жителей нашей бедной улицы и их отношение к завсегдатаям молельни — иногда уважительное и любовное, а иногда враждебное к знатокам и даже к самой Торе.

Эти взаимоотношения синагоги и улицы и борьба между раввинами из-за женщины, муж которой не вернулся домой после Первой мировой войны, стали темой романа «Безмужняя», действие которого развивается на фоне старого, устоявшегося уклада жизни виленских евреев.

Артур Шехтер, поклонник идишской литературы и мой близкий друг, стал первым читателем, оценившим роман с упомянутой мною точки зрения, и сделал очень многое для того, чтобы книга увидела свет.

Мой коллега, поэт Альф Кац, в этот раз, как и в случае с моими предыдущими прозаическими книгами, был моим редактором, и я признателен ему за его добрые советы и за его расположение ко мне.

Белошвейка Мэрл была девушкой веселой и смешливой, с искоркой в черных глазах, и всем парням из окрестных домов хотелось с нею целоваться. Замуж она вышла за столяра Ицика Цвилинга, одного из тех рабочих, что боролись с самодержавием и распевали: «Братья и сестры в труде и нужде». Ицик хоть и славный парень, говорили подруги, да не слишком хорошо зарабатывает. Мэрл не считала это недостатком. Она не уступала ему ни заработком, ни отвагой: в колоннах демонстрантов шагала рядом с ним.

Сватался к ней также богатый рыночный торговец и франт по прозвищу Мойшка-Цирюльник; он же требовал, чтобы звали его Мориц. Подруги Мэрл, белошвейки и перчаточницы, ненавидели Морица за то, что он высмеивал рабочих, выступавших против русского царя [2] Город Вильно (Вильна) в конце XIX — начале XX века являлся одним из главных «очагов» революционного движения рабочих России. Город также выбирался как место проведения съездов евреев-социалистов. . Мэрл тоже терпеть его не могла за его мерзкий характер, напомаженные жидкие рыжие волосы с пробором посередине, за его сальные мерцающие глазки и колючую усмешку. «Пусть уж лучше бедняк, да ровня мне», — подумала она и вышла за столяра.

Ицик был болезненный малый; вскоре после свадьбы у него стали выпадать зубы. Но трудился он с утра до самой ночи, только б заработать. Сестры Мэрл и ее мать-вдова говорили, что она стала похожа на дикую козу; самой ей странно было, что муж ее постоянно озабочен. И досадно было, что Ицик вовсе отдалился от своих товарищей-революционеров. Когда он во время работы меланхолично жевал деревянные стружки, Мэрл смеялась, крутя швейную машину, и пела подряд все песни, какие знала.