Хаим Граде: Безмужняя

Началась война с немцами. Столяра забрали в армию. Он отправился в Восточную Пруссию с Первым Оренбургским полком, который был расквартирован в Вильне, и Мэрл надолго запомнила вопли женщин, прощавшихся со своими мобилизованными мужьями-солдатами, уходившими на фронт вместе с Ициком.

Вскоре пришли вести, что в Восточной Пруссии Оренбургский полк попал в топкие болота и погиб. Спаслись немногие. Мэрл надеялась, что Ицик был среди них. Она стала ждать конца войны и возвращения Ицика из плена.

Тем временем в Вильну вступили немцы, и в городе начался страшный голод. Пришлось Мэрл забыть о своем горе и начать заботиться о матери и о младшей сестре Голде, которые жили вместе с нею в отчем доме, в Рузеле. Мэрл должна была помогать и старшей сестре Гуте, вышедшей замуж за парикмахера Мотю, пьяницу и лентяя по прозвищу «торопливый тихоход».

По природе своей Мэрл была смелой женщиной. Она не пугалась, даже когда в городе начались бои и пули свистели над головой. Но она всегда терялась, когда рыночный торговец Мориц под любым предлогом заглядывал к ней и спрашивал:

— Ну, пишет тебе что-нибудь твой Ицик?

Мориц остался холостяком, и ему до смерти хотелось, чтобы белошвейка в отчаянии рвала на себе волосы оттого, что не вышла за него. Мэрл же думала иначе: как ни горько и тяжело ей, а все лучше, чем если б она вышла замуж за мерзкого Мойшку-Цирюльника.

Война окончилась, и оставшиеся в живых солдаты Оренбургского полка вернулись из немецкого плена. Они рассказали, что от одиннадцатой роты, в которой служил Ицик Цвилинг, не осталось ни души: все они погибли под самым первым и самым сильным обстрелом. Мэрл плакала целыми ночами, а днем за швейной машиной сидела с распухшими глазами.

Когда ушли большевики и в город вошли поляки [3] С 1795 по 1915 год Вильна входила в состав Российской империи, в 1920–1922 годах город был столицей Срединной Литвы, а с 1922 по 1939 год входил в состав Польши. В 1915–1918 и 1941–1944 годах город находился в зоне германской оккупации. 10 октября 1939 года передан Советским Союзом Литовской Республике. С 11 марта 1990 года Вильнюс стал столицей Литовской Республики. , младшая сестра Голда вышла замуж, и попался ей такой же пьяница и лентяй, как и старшей сестре Гуте. Мэрл не могла терпеть, глядя, как Голда до полудня упрашивает своего лодыря вылезти из постели, а однажды, возмутившись, швырнула на пол тяжелые ножницы, чтобы не метнуть их в голову зятя. Лишь тогда он спрыгнул с кровати и кинулся на нее. Хорошо, что она успела выбежать из дома. В отместку зять подружился с рыночным торговцем Мойшкой-Цирюльником, и тому уже не нужно было искать предлог, чтобы приходить в дом белошвейки и надоедать ей. Мойшка-Цирюльник назойливо повторял:

— Война окончилась, царя свергли, а ты по-прежнему белошвейка, да к тому же безмужняя жена…

Мориц был ей так противен, что она ему и не отвечала. А про себя решила, что поселится отдельно и избавится разом и от Цирюльника, и от зятя. Она хотела забрать с собою и мать, ее заработков хватило бы на двоих. Но Кейла ответила, что Мэрл должна жить с мужем, а не с нею. «Что же будет, что же будет!» — сокрушалась старуха: другие женщины, чьи мужья были с Ициком в одной роте, уже снова вышли замуж, а Мэрл все ждет. Ее Ицик был честным человеком и не покинул бы ее. Ясно, стало быть, что его нет в живых. А раз уж дочь не хочет доставить матери радость и снова выйти замуж, то лучше уж мать уйдет в богадельню, только б глаза ее не видели такого горя. А будет Мэрл жить отдельно — может, и найдет себе подходящего человека.

Кейла поселилась в богадельне, а Мэрл переехала из домика в Рузеле на Полоцкую улицу. Она нарочно выбрала этот малонаселенный район, там ее никто не знал, и некому было надоедать с состраданием и сочувствием. Полоцкая улица была окружена садами, неподалеку находилось еврейское кладбище. Покойников везли по мосту к Верхнему Заречью и мимо рынка, а с похорон возвращались, согласно обычаю, другой стороной — по Полоцкой.

Пришла весна. Мэрл сидит в своей новой квартире, склонившись над швейной машиной, и кажется ей, что она слышит, как шелестят и шепчутся тысячи тысяч листьев на деревьях в окрестных садах. В открытое окно влетает пчела, ударяется несколько раз о потолок и улетает прочь, будто от увядших цветов. Мэрл так сжилась с тишиной, что жужжание исчезнувшей пчелы долго еще дрожит в ушах, словно звук лопнувшей золотой струны. Чаще и чаще нажимает Мэрл педаль машины, чтобы стальной стук заглушил жужжание; нитка в игле тянется бесконечно, как ее одиночество. С улицы слышны шаги, множество шагов — это евреи возвращаются с похорон. Мэрл выглядывает в окошко и смотрит им вслед, пока они не скрываются из виду. И снова сидит одна, одинокая в пронизанной солнцем тишине, слушая шелест и шепот листьев на деревьях в окрестных садах.