Цирюльник поворачивается к Айзиклу своей жесткой спиной, и тот понимает, что с Мойшкой лучше не водиться. Он выбирается с дровяного рынка и глядит на противоположную сторону Завальной улицы; там, напрасно ожидая работы, стоят маляры и хлопают себя по плечам, чтобы согреться. Снег еще не выпал, но камни прямо-таки белы от мороза, а небо такого ровного голубого цвета, как лед на озере. Айзикл смотрит на свои короткие узкие штаны, на портянки, вылезающие из разодранных ботинок, и снова на малярскую биржу. Не видать ни одного хозяина, который искал бы мастера покрасить стену, а стоять на бирже просто так, чтобы компания смеялась над ним, как над Калманом, ему не хочется. Он натягивает шапку на лоб, засовывает в карманы свои длинные руки, торчащие из коротких рукавов, и отправляется домой.
Когда на другой день появляется Калман, Айзикл заводит с ним совсем иной разговор. Его ведьма ни за что не желает принять кого-либо из его приятелей. Он объяснил ей, что его друг не маляр-пьяница, а благочестивый человек, тот самый, который сначала женился на агуне, а теперь разводится с нею, потому что раввины говорят, что ей нельзя было выходить замуж. На это его ведьма возразила, что мужчину, который уходит от такой тихой, благородной и благочестивой женщины, нельзя и на порог пускать. Пусть ноги протянет, сказала она.
— А знаешь, что она еще сказала? — спрашивает Айзикл.
— Что? — отзывается Калман.
— Она сказала, что если бы ей выпало такое счастье и я не вернулся бы с войны, она плясала бы на всех улицах и не ждала бы пятнадцать лет, как благочестивая агуна, чтобы выйти замуж. И знаешь, что еще сказала она, моя ведьма?
— Что? — повторяет совершенно убитый Калман.
— Она сказала, что если Мориц говорит, а собака лает, так это одно и то же. Если Мориц правду говорил, что твоя жена была его любовницей и он не хотел с ней даже рядом стоять, потому что она крутила с другими, то почему он сейчас собирается жениться на ней?
— Кто собирается на ней жениться? — Пол качается под ногами Калмана, точно он стоит на лодке среди бурного моря. — Мориц собирается жениться на Мэрл? Ведь она еще моя жена!
— Как только ты дашь ей развод, он тут же на ней и женится. Так он говорит, этот жмот, этот шулер. Знаешь, он ведь не желает с нашим братом дела иметь. Мне не жаль, что он задолжал мне кварту водки, обидно другое: как человек может быть такой свиньей?
— Но ведь ты мне говорил, что если я не дам развод жене, то мне плохо будет? — выпучив глаза, спрашивает Калман.
— Я говорил, что слышал. Откуда было мне знать, что Мойшка-Цирюльник, пропади он пропадом, нарочно наговаривает на твою жену, чтобы ты ушел от нее, а он женился на ней? У меня есть для тебя золотой совет: сделай вид, что тебя это не касается, и не уходи из дому.
— Она ушла из дома первой и ждет, чтобы я освободил квартиру, — смотрит в пол Калман.
— Оставайся дома, а когда она вернется, сделай вид, что ничего не произошло. Моя ведьма ссорится со мной изо дня в день и всегда задает мне один и тот же вопрос: почему, спрашивает она, так много славных и смирных солдатиков не вернулось с войны, а как раз ты вернулся? Я слушаю это и делаю вид, что меня это не касается. Ты поступай так же, Калманка, и тебе будет хорошо! А если Мойшка-Цирюльник на этот раз говорит правду и их женитьба — дело решенное, то не давай ей развод, пусть хоть лопнет!
— Я дам ей развод, — вскидывает голову Калман, как бы решив смотреть судьбе прямо в глаза, — я дам ей развод! Но где я буду ночевать?
— Не давай ей развода и не уходи из дому, и тебе будет где ночевать, — равнодушно отвечает Айзикл и снова предается тоске по годам солдатской службы. Однажды он приехал домой на побывку. Сойдя с поезда, уселся в дрожки, как какой-нибудь ротный командир, и велел везти себя к дому. Когда он подкатил в экипаже, вся улица сбежалась смотреть: кто этот высокий мужчина в новых блестящих сапогах и длинной шинели? А этим мужчиной в новых сапогах и в шинели оказался он, Айзикл Бараш!
Понурив голову, точно заезженная лошадь под проливным дождем, Калман стоял и размышлял: может, маляры и Цирюльник с умыслом наговорили на Мэрл? Но если все это неправда, то, возможно, ложь и то, что Мэрл собирается выйти за Цирюльника. Тогда ему надо послушаться Айзикла и не уходить из дому. Он будет ждать ее возвращения и скажет ей: «Мэрл, не сердись на меня! Я старомодный человек, не современный, я не знал, что ни одному слову этих сплетников верить нельзя». Однако кто знает, захочет ли она помириться. Она очень упрямая и очень гордая! Калман догадывается, что и Айзикл Бараш немало повинен в его беде. Он смотрит на Айзикла мутными глазами и печально говорит ему:
Читать дальше