В пути
Мое тело, мой провожатый,
Всю жизнь преследует меня.
Форма тела — темная тень.
Суть его — собачье желание
быть рядом.
Несколько слов набросаны мелом
под дождем,
На асфальте.
Снег черен в городе моем
Снег черен в городе моем
Собаки бегают по грязи
Люди этого времени
Посиживают в шезлонгах
И теплый хлеб едят
Воркуют голуби на крыше
В сараях находят защиту
О будущем гнезде мечтая
Они кладут под черепицу
Свои надерганные перья
Я в черной шубе выхожу
Я дружески зову собак
Они показывают мне
Устало воя белый снег
Лежащий на еврейском кладбище.
Превращение
Определяли местность
врассыпную бегущие кошки, мыши,
разрывающиеся птичьи стаи,
низко летающие убийственные крепости,
фонтаны, ключами бьющие из земли.
Преображение
Вниз, к улице сердце летит
В оборвавшемся лифте. Дикий стук в голове,
Качанье в толпе, средь людей и машин,
В ораве орущих ценников,
Где все предложенья и неба, и преисподней
На наших руках безвольных свой дух испускают.
Тела, словно атомы, двигаясь, соединяются,
И расщепляются, и синтезируют, словно инертное месиво,
В шахтах вздуваясь, меж сумрачных стен, гробясь
В дыме падающих туч качаются верхушки необтесанных домов,
Не ощущаю себя. Тьма наступает.
Дрожащим глазам нет опоры
В безумии города. Слезы
Из глаз истекают на землю, и рвота,
Меня облегчая, в яму сливную течет.
Грязь застывает. Мое остается со мною.
На локте твоем повисаю и различаю
Звуки и голоса,
Людей узнаю, красивых, богатых, седых,
Помойных людей с серыми лицами
И бородатых евреев.
Отдаление
Я возвратилась разбитая
Поездка меня изнурила
Три недели вертело меня в центрифуге
Все нервы все косточки все ненормально
Пока я в себя не вернулась
Каждое утро хожу в кофейню Елены,
В полдень обычно меня лихорадит
Там где ущелья домов, в тени,
Птичья свобода меня восхищала
Раньше, в моей стране, где
Все предписывалось и внушалось,
Стоило адских усилий
Поверить предписаньям.
Новый мир радостен, загримирован, беспечен,
Честен. Никто справедливости не утверждает.
Каждая добродетель жестко определена.
Платит тот, кто может платить.
Бедность, обиженная сочувствием,
Никем не преследуемая, спит на Бовери
До полудня. Выблевываю
Свое чувство достоинства,
Оно валяется в сточной канаве,
Я знаю, кто я, (неживая) почти:
Я — радость меж братьев и ангелов мертвых
Душа истончилась и стала
Дощечкой из воска в растворе из спирта;
Они среди ночи явились и вывалили из носилок
Горе свое перед дверью моей.
Вначале зимы я испытала
Выход из тела, ушла высоко,
Перед глазами земля была светлым пятном.
Я вдруг поняла все на свете.
Нечего было сказать.
Была я полна миролюбия и состраданья.
© Sara Kirsch, 1989
© Перевод Л. Васильевой
Хорст Бинек.
Бакунин.
Инвенция
История (этой книги) сводится к тому, что история, которая (в ней) должна быть рассказана, рассказана не будет
Роберт Музиль
То, чем, возможно, пренебрегли Бакунин и его время, развивается везде и всюду: это будет построено. Построить это необходимо, кто спорит, кроме того, все так неясно, приблизительно и предполагает так много защитных покровов для маленьких беглецов, вынужденных искать прибежища. Это будет построено без творческой страсти. Наше время не желает ничего знать о том, что нужно строить великое и что великие строители всегда были и великими разрушителями.
Густав Ландауер
После Бакунина Европе больше не было предложено радикального понимания свободы.
Вальтер Бенжамин
Был сентябрь, и накрапывал дождь, крыши блестели, а улицы были безлюдны: ни души; так продолжалось много дней, никакого движения, лишь иногда мерцали листья и тяжелые капли падали вниз. Далекий шум улицы и еще более далекий шум железной дороги, а рядом — шаги в комнате, его собственные шаги, еще ближе; пальцы скользят по мраморному столу, чиркает спичка, переворачиваются страницы, шариковая ручка бежит по бумаге, и при этом эхо, еле слышное эхо — шагов, пальцев, спички, бумаги, ручки, — которого он раньше никогда не слышал, он изучал лишь тишину дней — часов — минут — секунд. Если так будет продолжаться, то когда-нибудь он услышит даже эхо эха этих звуков; ему так хотелось бы, чтобы ни один день не был похож на другой, а каждая ночь отличалась бы от предыдущей, и каждое утро начиналось бы не так, как вчерашнее, ему хотелось избежать повторения, что не удавалось, оно настигало его опять, повторение, возвращение к чему-то знакомому, возвращение от того, во что он верил, от того, что ненавидел, все это разыгрывается без его участия и, скажем, без сопротивления, он прекратил защищаться, он позволил всему этому вторгаться, обрушиваться, вливаться, пока его не затопила тишина, или шумы, или повторения.
Читать дальше