Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

— Были ?

— Я не так выразился. С моей стороны это не было отношение учителя к ученице.

— А с ее? Или кто-нибудь пришел и помешал?

— Наверное. Так ведь только и бывает. Слышишь? Уже гонят!

Они подняли ружья и спустили предохранители.

— Вот что, Андрей, — сказал Павел, немного поколебавшись. — У меня к тебе одна просьба: будь сейчас очень внимателен . Очень. И еще — не стой ко мне так близко. Отойди вон к тому кусту. Запомнил? Будь очень внимателен.

— А что должно произойти? — спросил Андрей.

— Не знаю, — ответил Павел. — Вот убей меня Бог, не знаю. Но все-таки отойди от меня и постарайся быть внимательным.

Звуки загонщиков приближались. Можно было уже различить, что бьют в пустую канистру палкой, еще каким-то звонким железом по железу, слышен был уже тонкий крик Вали: «А ну, кыш отсюда! Кыш, проклятые!»

Боголюбов старался быть внимательным. Было бы, конечно, легче, если бы Павел разъяснил, к чему именно нужно быть внимательным, но Павел, видите ли, не посчитал нужным этого говорить. И Андрей просто смотрел в направлении, откуда должен был появиться зверь, видел тень от деревьев, сумрачно поблескивающую воду ручья, клочки голубою неба вдали и вверху…

Не верилось, что жарко. Склоны балки густо заросли кустарником и деревцами, ветви чуть ли не сплетались между собой, и полумрак царил здесь и прохлада, даже в тридцатиградусную жару.

Шум и крики приблизились. Они слышались уже за самым поворотом оврага. Андрей инстинктивно напрягся, ожидая появления зверя и напрочь забыв о том, что ему нужно быть к чему-то внимательным. Приблизил приклад к плечевой впадине, чтобы можно было стрелять сразу же, навскидку, когда появится цель — но стволы были еще обращены к земле…

Вот-вот должны были показаться загонщики. И за мгновение, казалось, до этого что-то длинное, грациозное, желтоватое на цвет стремительно пересекло пространство оврага поперек и стало неправдоподобно быстро исчезать в кустах еще взбираясь наверх.

Андрей вскинул ружье, направляя его в ту точку, где олень должен был показаться, и вдруг услышал азартный, ему даже показалось, счастливый голос Павла, который кричал:

— Андрюша! Вот он! Видишь? Вот он! — кричал он не об олене !

Боголюбов резко повернулся, коротко увидел Павла, бегущего к старым деревьям и показывающего всем своим движением вниз, где открыто, на берегу ручья, стоял Савостьянов и спокойно целился в бегущего Павла.

Андрей оторопел.

Павел бежал как-то очень устало по откосу оврага вверх и наискось, держа ружье в руке и словно бы с любопытством поглядывал на Савостьянова, который, твердо расставив ноги, спокойно ловил его на мушку своего «Зауэра».

Боголюбова вдруг прорвало.

— Ложись! — заорал он. — Павел, ложись!

Потом ему было удивительно, почему он сразу понял, что происходящее перед его глазами — всерьез, почему он вдруг понял, что бессмысленно кричать что-то Савостьянову. Перед ним вдруг обнажилось ясно и четко: один человек хочет убить другого человека.

— Ложись, Паша! Ложись!! — закричал он снова, глядя уже не на Павла, а на Савостьянова, который (Андрей вдруг почувствовал это) начал нажимать курок .

Грохнул выстрел. Первый выстрел за этот день. И тотчас же на том гребне балки, куда убегал олень, ударили еще два выстрела.

Андрей оглянулся на Павла и увидел с ликованием, что тот продолжает бежать — все так же небыстро и словно бы устало.

Андрей снова обратился к Савостьянову, и в это же мгновение тот выстрелил еще раз.

Павел упал.

Боголюбов заметил последнюю фазу его падения — когда Павел, скрючившись, заваливался с четверенек набок.

Андрей в ужасе бросился к нему. Пробежав несколько шагов, он глянул вниз, на берег ручья, и увидел, как воровски скрывается в кустарнике Савостьянов. Бешеная бессильная злоба охватила Андрея: этот подонок, этот убийца убегал!

И тут случилось с Боголюбовым вот что… Боголюбов остановился вдруг, спокойно, холодно и четко вскинул ружье, дождался, когда в просвете между кустами появится голубая рубашка Савостьянова, и, ничего не чувствуя в себе, кроме холода и жестокости, нажал на спуск — твердо зная, что медвежий жакан, которым заряжено его ружье, попадет именно туда, куда он целит.

Голубая рубашка замерла и стала медленно сползать вниз по склону оврага. Андрей подождал, пока она замрет, и только после этого опустил стволы. Вновь побежал к Павлу.

Тот лежал на боку, телом своим придавив ружье, и устало, надсадно хрипел. Левое плечо его было окровавлено. Оно представляло собой жуткое месиво из кусков кожи, мяса, ткани рубашки — и все это било обильной, густой, алой кровью, сквозь которую то появлялась, то исчезала сахарная белизна кости, чуть розоватая белизна.