Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

Боголюбов и Павел сидели на поваленном дереве и ждали. Несмотря на довольно частые приезды сюда, никто из компании не был охотником — настоящим охотником. То, что сегодня предпринималось, предпринималось на авось: авось кто-нибудь выскочит из чащи, напугавшись шума, олень ли, кабан ли, заяц ли, а, может, вообще выскочит что-нибудь несъедобное, черт его знает… Но, как правило, приезжали с мясом — очень много зверья пряталось здесь летом, а если не везло в Карамышевской впадине, перебирались в другое место. В конце концов везло.

Боголюбов и Павел молчали. Не потому, что не дозволялось — таких правил никто не придерживался, а потому что Боголюбов явно был угнетен безобразным скандалом, разыгравшимся только что, а Павел… а Павел думал что-то свое, ответственное, не воскресное, чего до поры до времени никому знать было не дано.

Так просидели минут десять. Потом Андрей очень задушевно произнес:

— Это ж надо же! До чего скверно устроено: хочешь ты — не хочешь, а общаться с подонком или с откровенной сволочью изволь! Можешь, конечно, порвать, а что в результате? В результате и круг твоих знакомств порвется, расползется — потому что подонки, как правило, самые обаятельные люди, душа, как говорится, общества, а если с «душой» отношения порвал, то что уж говорить об остальной компании?

— О чем ты? — не понял Павел.

— О ком… Вот я, к примеру, знаю — подозреваю, — что Савостьянов спит с моей женой, время от времени, когда я в командировках. Люди намекают… А сказать, поскандалить — веришь ли, духу не хватает. Когда бы знать наверняка! А то попросту попадешь в неловкое положение… Э-эх!

— Разумеется, — усмехнулся Павел. — Для интеллигентного человека нет ничего более ужасного, чем попасть в неловкое положение… Так ты, что же, предполагаешь, что я не лезу Савостьянову до морды потому, что боюсь попасть в неловкое положение? Будь моя воля, я бы давно его угомонил.

— А чья же это воля?

— Это так говорят, Андрюша: «Будь моя воля». На самом доле у человека только одна воля — своя. Это просто так говорят, — повторил Павел.

Они снова помолчали.

Потом Андрей начал говорить:

— Ишь ты! — опять усмехнулся Павел. — До чего же приято быть поэтом! Даже собственную неуверенность можно зарифмовать!

— Что ты, Павел! Это не неуверенность! Это — Кедрин. Это, понимаешь, какое тут спокойствие в ожидании выстрела в себя?! Вообще, я думаю, что это было бесчеловечно — отменить дуэль! — неожиданно и запальчиво сказал он.

— Бесчеловечно? — изумился Павел. — Однако я не хотел бы, поверь, видеть тебя на месте человека, который ждет, как ты говоришь, выстрела в себя. Не думаю я, что это приятно.

Павел раздраженно оглядел Боголюбова и вдруг спросил:

— И вообще, я давно собираюсь тебя спросить, зачем ты мне сочинил всю эту историю с Люськой из «Прогресса»?

— Как сочинил? — запетушился было Андрей, но Павел его осадил:

— Так! Ты купил сборник Незвала, как обычно. Люська оставила тебе его.

— А я что говорил?

— Ты говорил, что она будто бы на тебя обиделась и продала сборник кому попало — вот что ты мне говорил.

— А какая разница?

— Этот сборник нашли в доме убитой Ксаны Мартыновой. На нем была дарственная надпись. Твоя.

— Ну и что? — обиделся Андрей.

— Ничего… — спокойно и вдруг устало сказал Павел. — Если не считать того, что на месте преступления нашли твой эскимосский топор. Со следами крови к тому же.

— Что?! — потрясенно изумился Андрей.

— То что слышал.

— А откуда он там очутился? — наконец сумел спросить Боголюбов.

— Это не только тебя интересует.

— Но ты же не хочешь сказать…

— …если бы я хотел сказать именно это, я бы уже давно сказал бы, и ты бы, Андрюша, уже кушал бы тюремную баланду. А я не сидел бы, как болван, на этом вот бревне и не ждал бы.

— Чего «ждал»?

— Всего. У французов (у кого же еще могут быть такие красивые глупости?) есть поговорка: «Всё приходит к тому, кто умеет хорошо ждать». Вот я и сижу и жду, когда ко мне придет это самое «все». Что-нибудь понятно?

— Нет, — невнимательно ответил Андрей. — Но почему ты не сказал мне этого раньше? Неужели ты мог предположить, что я могу убить? Кстати, могу сказать, почему я придумал эту дурацкую историю с Люськой. Дело в том, что я и Ксана… Дело в том, что у нас были отношения не учителя и ученицы.