Геннадий Головин - Стрельба по бегущему оленю

— Что Игумнов ответил вам на это?

— Что-то вроде того, что это типично интеллигентские переживания — боязнь попасть в неловкое положение. Думаю, что он был прав.

— И на вас эти слова подействовали?

— Не думаю. Я только сейчас вспомнил о них. Не думаю, что они на меня подействовали.

— Вы обмолвились как-то, что Игумнов вел себя несколько странно перед случившимся. Уточните, пожалуйста, в чем заключалась эта странность.

— Я думаю… Мне показалось, что Павел предчувствовал, что все произойдет именно так, как произошло.

— …Включая убийство вами Савостьянова?

— Ну конечно же, нет! Даже я до сих пор не верю, что у меня поднялась рука на человека. Откуда он мог предполагать, что такое произойдет? Глупо, Коля…

— Вы забываетесь, Боголюбов.

— Извини. Я хотел сказать другое: он, видимо, предполагал, что в него будут стрелять, вот что.

— Чем вы можете объяснить подобное поведение?

— Это для меня загадка. Но вот сейчас я вспоминаю: за минуту до происшедшего он сказал мне: «Будь очень внимателен. Очень внимателен! И не стой близко ко мне». Из этого я и делаю вывод, что он ожидал выстрелов Савостьянова в себя.

— Н-нда… Вы утверждаете, что Савостьянов сделал по бегущему Игумнову два выстрела, вторым ранил его, и только после этих двух выстрелов вы сами стреляли в него. Так?

— Так и было.

— А ведь, согласитесь, все могло происходить совсем не так, как вы рассказываете. Ну, например, вы выстрелили сначала в Игумнова, а потом, когда догадались, что Савостьянов видел это, убили и его, когда он поспешил к остальным рассказать об увиденном?

Боголюбов рассердился:

— Я сказал вам, как именно было дело!

— Я хочу, чтобы вы ясно понимали: в сложившейся ситуации ваши слова имеют весьма малый вес. Могло быть и так и этак…

— Но Павел-то! — вскричал тут Боголюбов. — Он же не убит! Или вы и ему уже не верите?

Коля Кручинин в задумчивости сказал:

— Ему-то мы верим…

И печально умолк.

Потому что вдруг прозрел: это дело, такое чистенькое дело, которое он из престижа с превеликим трудом вырвал из рук других, более поворотливых сослуживцев, это «чистое дело» может кончиться для него отнюдь не триумфально, о, совсем не триумфально.

Покуда молчит, как проклятый, Павел Николаевич Игумнов.

А тот — молчал.

От кусков ткани, ворвавшихся вместе с жаканом в плечо, началось заражение крови. Павел, не успев прийти в себя от большой кровопотери, поплыл в беспамятстве уже по другой причине: температурная кривая на графике у его изголовья плясала вокруг цифры «сорок один».

И вот он молчал.

В вестибюле его любимого управления красовался художественно выполненный плакат, призывающий всех обладателей второй группы явиться в комитет комсомола. Пришло двенадцать человек (как показала проведенная кем-то любопытным проверка, пришли все).

Однако Павел вел себя на одре скверно. Даже несмотря на то, что в комитет ВЛКСМ приходил сам Мустафа Иванович, с торжественной скромностью занесший и себя в списки.

Не спешил старший следователь Игумнов определяться. Вот уже вторые сутки обретался где-то на зыбком рубеже между жизнью и смертью. И даже супруга его Валя отдежурила, как миленькая, свои три часа возле койки мужа.

(«Вы знаете, — сказали ей по телефону, но не из больницы, — будет лучше, если вы побудете рядом…»)

Ну, а Витя Макеев торчал в виларовском совхозе, прояснял связи Химика.

Письмо на его имя преспокойно возлежало под календарем на столе: «Виктору Макееву — лично!» И, будучи человеком работящим, он не собирался возвращаться в Н., пока не расплетет всю хитроумную систему похищения опия и переработки его в морфин.

Чтобы Пал Николаич, выслушав его, не стал иронизировать, а просто — заулыбался бы и похвалил…

И из Москвы еще ничего не было.

И Павел лежал. Лежал как — не приведи, Господи! — мертвый.

— …я же говорю вам: сделал только один выстрел! После того, как Савостьянов по Павлу — два. Гильзы я отдал Караулову. Нашли мы эти гильзы вместе с Жориком — фамилии не помню — шофером.

— Свои гильзы вы тоже отдали?

— Нет. Но вы можете отыскать их, если пошлете кого-нибудь на место происшествия.

— Не беспокойтесь, уже отыскали. Но вы сказали «ИХ». А минуту назад говорили, что сделали всего лишь один выстрел. Как вас изволите понять?

— Извольте понять так, что вы, Коля Кручинин — дурак! Неужели ты подозреваешь меня в том, что я хотел убить и Павла и Савостьянова?

— Неважно, что я думаю. Важно, чтоб вы поняли: подобное отношение к лицам, ведущим следствие, не может идти вам на пользу. Вы оскорбляете их вместо того, чтобы говорить правду.