Александр Грог - Время своих войн 3-4

Быка вяжут за рога, человек за язык. И языком бывает вяжут, не шелохнешься. Под слово доброе на рынке продают, под слово недоброе покупают. Хоть и раб при себе, а отчего–то хочется доброму слову соответствовать. Может, потому, что раб? Или потому, что большей степени человек, чем хозяева?..

Чистых войн не бывает. Все войны современности, кроме той личной, редкой, сегодня уже безнадежной, как в защиту Отечества, грязны и подлы вне зависимости от объявленных целей, поскольку стоят в плане, идут по сговору, преследуют цели далекие от понятия справедливость. «Справедливость войны» внушается тем, кто должен ее пройти, калеча собственное тело и душу. Тем, кто стоит за спиной, калечить душу не надо — она не калечена, ее нет. Кто воюет, не пожнет плодов победы. Плоды распределены среди тех, кто войны развязывает, скрываясь за занавеской, подергивает ниточки, решая проблемы прибыли, становления «мирового порядка на века».

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

«…Говорите и поступайте так, как этого не допускает их мораль, как этого не допускают их понятия. Делайте то, что кажется им невозможным, невероятным. Они не поверят в то, что вы способны на слова и поступки, на которые они не способны. Говорите и поступайте уверенно, напористо и агрессивно, обескураживающе и ошеломляюще. Больше шума и словесной мишуры, больше непонятного и наукообразного. Создавайте теории, гипотезы, направления, школы, методы реальные и нереальные, чем экстравагантнее, тем лучше! Пусть не смущает вас, что они никому не нужны, пусть не смущает вас, что о них завтра забудут. Придет новый день. Придут новые идеи. В этом выражается могущество нашего духа, в этом наше самоутверждение, в этом наше превосходство. Пусть гои оплачивают наши векселя. Пусть ломают голову в поисках рациональных зерен в наших идеях, пусть ищут и находят в них то, чего там нет. Завтра мы дадим новую пищу их примитивным мозгам. Не важно, что говорите вы — важно, как вы говорите. Ваша самоуверенность будет воспринята как убежденность, амбиция — как возвышенность ума, манера поучать и поправлять — как превосходство. Крутите им мозги, взвинчивайте нервы! Подавляйте волю тех, кто вам возражает. Компрометируйте… Пусть они постоянно ощущают ваш локоть своим боком. Русские этого долго выдержать не могут. Избегая скандалов, они уходят, освобождая вам место… Особым шиком они считают хлопнуть дверью и уйти. Предоставьте им эту возможность! Вежливая наглость — вот наш девиз…»

(«Катехизис советского еврея» — 60–70‑е)

(конец вводных)

----

— Полбеды — человек отстал, полная беда — заблудился, две беды — догонять не хочет. Со странами и народами тоже так. Отстали от смысла жизни. На кривой дороге что впереди не видать. Отсюда и страха нет.

— И что делать?

— Полно себя путать, пришла пора узлы рубить! Не тужи о том, чему нельзя пособить. Не тужи о сделанном и не сделанном, наверстывай что можно. Там, где страха божьего не знают, надо предлагать страх людской, не отсроченный! — поучал Михей. — Проникнутся и этим! Не страхом ради страха, а страхом ради дела, страхом перед скотством, страха в скотину превратиться… — Михей не говорил, а будто строкой закон печатал: — Виновных же в преступлениях, которым нет скидок на время, земле не придавать, кости их держать в открытом гробу под виселицей!.. И виселице не пустовать! Жалость к врагу — безжалостность к своим потомкам!

Человек, знающий историю в ее подлиннике, не может сомневаться, что 1991–1993 прямое следствие незаконченных дел 1937–1939. Аксиома в именах и биографиях.

МИХЕЙ

АВАТАРА (псимодульный внеисторический портрет)

«Каждый человек — писатель, он пишет свое житие, но невидимыми чернилами…» — так думал Игнат Трепутень, кусая гусиное перо. За слюдяным окном догорал семнадцатый век, иван–колокол пугал ворон, а в кремле, заглушая его, шептались по углам.

«Что страшно одному, другого не пугает», — продолжал размышлять Игнат. На площади чернели головы, с пиками вместо шей, галдели птицы, вырывая друг у друга мертвые глаза, и перья, измазанные запекшейся кровью, сыпались на булыжник.

Игнат всего с месяц как сменил рясу на кафтан. «Послужи государю твердой рукой», — перекрестил его на дорогу игумен с высохшим от молитв лицом. У предыдущего писаря нос скривили клещи усов, а взгляд был такой острый, что хоть перо очинивай. Но на масленицу, проверяя глазомер, он высчитал глотками бутыль медовухи и допустил пропуск в титулах царя. От страха у него выпали волосы, хмель выветрился, а тень встала дыбом. Но с бумаги букву не вырубишь. Тараща медяки глаз, он уже видел, как точат топор. И, расплетя с перепугу лапти, стал вить веревку. Но потом, растолкав стражу, удрал в шляхту, принюхиваясь к пограничным заставам, точно зверь. Он бежал, выскакивая из порток, и в Варшаву явился, в чем мать родила.