Александр Лекаренко: Крылья

Он всегда был редкостно изящен и красив бесполой красотой Арлекина, но теперь даже опытный педиатр был бы поражен, обнаружив у этой грациозной и не по летам развитой девочки мужские половые органы. У Саши были стройные ноги с длинным бедром и маленькой стопой, необыкновенно нежная кожа лица, глаза, похожие на александриты в солнечных лучах, загнутые ресницы и великолепные, волнистые волосы, его бедра были нешироки, но не широки были и его плечи, у него были элегантные руки с розовыми ногтями прямоугольной формы, он двигался, как ветер и часто улыбался — внешне он был здоровой и красивой девочкой 10–11 лет. Притом, у него совершенно и странным образом отсутствовала приязнь, равно как и неприязнь к своей внешности, он безразлично смотрел в зеркало, схватывая шнурком волосы на затылке и никогда не чистил зубы, которые и без того были белоснежными. Зато он очень остро ощущал себя изнутри — свою печень, свои легкие, предстательную железу, ток крови, он мог произвольно замедлить биение сердца и даже вовсе остановить его на несколько мгновений, он мог вызвать прилив крови к любой части тела или эрекцию члена — просто обратив на него внимание, он умел поднимать дыбом волосы на теле и голове, шевелить кожей мошонки и двигать кишечником, полагая, это естественными проявлениями организма. Не внешность тела, но его проявления — вот, что доставляло ему море наслаждения, в котором он купался 24 часа в сутки. Он любил бегать, плавать, дышать, есть, пить, спать, испражняться. Он любил мыслить, грезить наяву, видеть сны, решать алгебраические задачи, играть со своими половыми органами, психические процессы были для него столь же вещными и столь же упоительными, как и физиологические, он не замечал между ними разницы, его двойное существо не было фатально разделено на душу и тело, он жил в психосоматическом единстве с самим собой. Никто не изгонял его из рая и не смог бы, даже если бы и захотел.

Еще в апреле черти отнесли бабку в соседнее село за пенсией и принесли обратно. Старики добирались за девять километров на почту, к своим копейкам, с большим трудом и нерегулярно, а зимой и вовсе никак. Тратить копейки было негде, все жили натуральным хозяйством, а хватало их только на соль, спички, мыло, муку и мешок кормовой пшеницы, которые закупались раз в два–три месяца.

Добравшись на перекладных (то есть, перекладывая палку из руки в руку), до центра цивилизации и получив то, что нашло возможным уделить ей укравшее все ее сбережения государство, бабка с традиционной челобитной по поводу электричества завернула в контору местного начальства, где ей предложили взамен электричества место в первом классе начальной школы. — Поздновато будет, — начала отнекиваться опупевшая бабка. Но начальство, переходя в атаку и заминая тем самым электропроблему, возвысило голос и, внушительно тыча пальцем в какую–то бумажку, напомнило ей об Опекунских Обязанностях и Демократических Правах.

Радуясь, что хоть не посадили, бабка выскочила за порог и, прижимая к тощей груди плоский кошелек, помчалась в магазин, тут же забыв о строгом начальнике.

Однако в конце августа извилистая нить ее мысли снова привела ее к состоявшемуся в конце апреля разговору и бабка решила, что да, от греха подальше, надо отправлять Сашку в школу.

Саша воспринял известие с радостью, поскольку с радостью он воспринимал все. Его совершенно не интересовала школа, как школа, поскольку он не знал, что это такое. Его совершенно не интересовали новые друзья, поскольку у него никогда не было и старых. Его совершенно не интересовали знания, поскольку он не понимал, чему его можно научить. Его совершенно не привлекали какие–либо частные изменения в жизни — он был ею вполне доволен. Но он испытывал абстрактный интерес к жизни в целом, он был открыт навстречу миру и потому — радовался.

Все одежки из другого времени оказались Саше малы. Но бабка обрезала до колен эластичные спортивные штаны, и получились вполне приемлемые шорты, типа велосипедных. Ни одна рубашка на него не налазила, и бабуля снабдила его, ради такого случая, своей ситцевой кофточкой скромных расцветок салюта над Красной площадью, заодно кофточка и маскировала грудь, которую старуха в упор не замечала или, может быть, считала вполне обычным делом, пригодились и тесные майки — одну из них, смутно осознавая необходимость конспирации, Саша поддел под кофточку, экипировку завершили бабкины туфли на стоптанных каблуках, без носков он обошелся. Саша позволил слегка подрезать свои волосы, уже достигавшие ягодиц, завязал их новым, чистым шнурком от ботинок, взял в руки бабкину торбу, в которой лежали пятнадцать советских школьных учебников с 3‑го по 10‑й класс и в таком виде, ранним утром 1‑го сентября отправился пешком первый раз в первый класс.